11 звезд Таганки - Михаил Александрович Захарчук

и в школу-студию МХАТ. Лишь со Щукой повезло. И, честно говоря, не раз, и не два руки у меня опускались. Тогда мамочка моя милая подключалась и вдохновляла меня, и укрепляла мою веру в меня самоё. Мама тонко чувствовала дар, которым меня наградили свыше. Она верила в мой успех, словно знала наперед всё, что меня ждало. Зато потом я училась очень прилежно. Через то, что театральный вуз дался мне такой дорогой ценой, ценила его и ту науку, которую в Щуке нам преподавали. Во всём хотела «дойти до самой сути». Когда в училище назначили на роль Катарины в «Укрощении строптивой», побежала в Ленинку – литературу читать. Со мной учились Марина Полицеймако, Алла Демидова, Алексей Кузнецов. Я любила свой курс, как что-то родное и дорогое. Об этом сейчас никто не вспоминает, но идея сохранить наш курс для будущей работы на сцене любого из театров страны была моей. Ну да ладно, на том свете славой сочтёмся. Причем, что особо тебе хочу подчеркнуть: руководитель нашего курса незабвенная Анна Алексеевна Орочко, которая любила меня и ценила, категорически не советовала идти в театр за Любимовым. Говорила: «Вы ещё умоетесь у него кровью». Она давно знала Юрия Петровича по работе в театре Вахтангова. А я, грешным делом, тогда подумала: ревнует. Любимов, кстати, не всех из нашего курса взял. Тщательно отбирал кандидатов. Я читала ему из Салтыкова-Щедрина. Натурально хохотал. Потом он с нами поставил «Доброго человека из Сезуана». Театральная Москва натурально встрепенулась. Все говорили: это нечто необыкновенное. Мы действительно работали с упоением, с восторгом. Когда передо мной встал вопрос о переходе в Театр на Таганке, я перекрасила волосы – кто-то обмолвился, что Любимов предпочитает блондинок – так хотелось попасть к нему. Показалась, он был в шоке: «Вы что натворили? А ну приведите себя в порядок!» Денег на краску у меня уже не оказалось. Пришлось воспользоваться гуталином. Он одобрил: «Очень хорошо!» И я была рада. Долгие годы, даже десятилетия я ловила его знаки внимания и похвалы, как лучшую оценку своего скромного труда. Такая натура, что уж тут поделаешь. Вообще я с детства такая: в любой молитве лоб расшибу. Меня попросят выкопать ямку – вырою окоп. Надо было толкнуть ядро в пионерлагере – выполняла это так, что чуть не отрывалась рука. Но ядро падало к мои ногам. Поставят задачу пробежать сто метров – убегу на километр. Причем в другую сторону. Играю в волейбол – сбиваю в кровь пальцы. Шла однажды вечером по Риге вдоль кладбища и завернула туда (любопытная – жуть). А там диковинные ягодки на дереве. Зимой! Потянулась за ними, и оказалась в свежевырытой могиле. Кричать страшно – тогда в Риге убийства случались. Еле выкарабкалась.

Как-то Орочко пригласила наш курс к себе на дачу и попросила меня, между делом, натереть паркет. Ну, я натерла, конечно. Да так, что всяк входящий сразу падал. Потом взялась приводить в порядок грядки с гладиолусами. И вместе с сорняками, все цветы повыдёргивала. Анна Алексеевна так страдала! Я её успокоила: привезу вам из Ригу в сто раз лучше гладиолусы. И привезла огромный мешок клубней. Орочко снова расстроилась. Это ж на целый посёлок посадочного материала. Вешала у неё же шторы – навернулась с подоконника. Полезла протереть окно, полетела со стремянки. Говорю же: такая натура стрёмная. Но я ведь так всегда стараюсь. Слава Богу муж мой Боренька прекрасно и во всём меня понимает.

– Более четверти века вы работали со всеми актёрами театра на Таганке. Кто из партнёров остался для вас наиболее памятным?

– Всех помню, все в моём сердце. Когда начали репетировать с Володей Высоцким Янг Сунга из «Доброго человека» (его ввели в очередь с Колей Губенко) он даже в глаза мне не смотрел. Бледный такой был, весь зажатый. Как будто на казнь шел. Оно и понятно, хотелось ему не ударить в грязь лицом. И в целом его театральное оснащение было очень приличным. Но у нас же присутствовали свои особенности, которые не сразу и поймёшь. Вот и у нас с ним сразу не получалось. Я – к нему, а он всё – мимо, мимо… А Юрий Петрович ещё в училище нам твердил: когда общаетесь, вы как бы петелька и крючочек, петелька и крючочек. Я его аллегории сразу не поняла, а потом начала учиться вязать, и все встало на свои места. К слову, в свободное время шапочки мастерила коллегам. Володя удивлялся: «Зин! Ну, зачем это тебе?» Но когда пошли уже спектакли, его нерв душевно слился с моим. Мы очень славно работали. Практически всегда с овациями. Когда их почему-то не случалось, Володя поднимал тревогу, а я его успокаивала: «Ничего, Володенька, в следующий раз мы с тобой наверстаем!» Он потом и песню написал, упомянув там наши с Бортником имена. Нас Ваней он действительно как-то выделял. («Диалог у телевизора» – М.З.).

Нет, у меня, слава Богу, со всеми коллегами в театре складывались добрые отношения. В основном потому, что я принципиально не принимала никакого участия ни в каких закулисных играх. Одно время говорили, что я якобы с Аллой Демидовой соперничала. Вроде бы я у неё отбирала роли, а она у меня. Чушь какая-то. Мы были совершенно разноплановыми актрисами, этого не видеть могли только глупцы. Ну ты представляешь себе Аллу в роли Шен Те? Вот то же и оно. Вполне допускаю, что кому-то я не нравилась, кто-то ревновал меня к Любимову, который, чего греха таить, использовал меня всегда на полную катушку. Ну так и я всегда отдавала себя сцене до самого донышка. Одна из моих коллег как-то заметила: «Я дома так устаю, так устаю. Только когда прихожу в театр – отдыхаю». Я посмотрела тогда на неё, как на малахольную, больную на всю голову. Потому что сама в театре никогда не отдыхала, а только вкалывала, как ломовая лошадь. Любимов это понимал, как никто другой. И ему этой моей истовости хватало. Вне сцены у нас с ним никогда никаких заморочек не наблюдалось – исключительно служебными были отношения. Всякие иные обязательно, как шило из мешка, вылезали бы наружу. А у нас: актриса – режиссёр. У него – только кнут и пряник, у меня – преданность, послушание и творчество до изнеможения. Когда репетировали Катерину Ивановну в «Преступлении и наказании», я и без того «зараза худая» на шесть кило похудела. Муж Боренька мой любимый даже хотел меня в больничку свезти. В спектакле