Персоны и персонажи - Сергей Львович Макеев

полнокровный образ террориста. Притом террориста в самиа современном понимании слова, то есть владеющего передовыми технологиями разрушения и уничтожения. Нажал на кнопку, соединил контакты или просто набрал номер на мобильнике — и сходят с рельсов поезда, падают самолеты, взрываются дома с мирно спящими людьми… Понимал это и Жюль Верн, колебался, мучился сомнениями. Да, он защищал «архангела мщения» перед издателем. Но в тоже время его персонаж, олицетворяющий совесть ученого, — профессор Аронакс осуждал действия Немо и не скрывал этого, хотя находился полностью во власти капитана. Жюль Верн выразил обе эти непримиримые позиции, сделал обе убедительными и предоставил право выбора нам. В этом и заключается честность писателя, будь он хоть тысячу раз фантаст.

Между Джекилом и Хайдом 

В 1886 году Роберт Льюис Стивенсон написал поистине «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда». Что послужило основой этой мрачной фантазии?

И неужели у чудовища Хайда был реальный прототип?

Странный незнакомец

Стивенсон-старший позвал сына в свой кабинет. Почтенный инженер-строитель завел знакомую песню:

— Ты совсем не бываешь в церкви, не уважаешь наши традиции, пропускаешь занятия в университете! Тебе место в клубе студентов, чей девиз — пренебрегать всем, чему учили родители! Ты постоянно употребляешь жаргонные словечки! Куда ты катишься?!

Роберт Льюис Стивенсон ненавидел эти разговоры. Он ненавидел этот кабинет, обшитый дубовыми панелями, уставленный резными шкафами. Это была работа знаменитых краснодеревщиков из мастерской Броди. Последний хозяин фирмы Уильям Броди окончил свои дни на виселице в 1788 году. Про него говорили, что он вел двойную жизнь. Может быть, поэтому молодой Стивенсон всегда ощущал какую-то двуличность в убранстве отцовского кабинета.

В тот вечер Роберт Льюис зашел в таверну на окраине Эдинбурга, такие заведения его отец называл грязными притонами. Тут и в самом деле собирались подозрительные личности, воры и проститутки. Неуемное любопытство начинающего писателя влекло молодого Стивенсона в злачные места, он наблюдал жизнь городского дна, запоминал характерные слова и жесты. Поначалу к нему относились настороженно, но вскоре привыкли к юноше богемного вида, с бледным аскетическим лицом, одетому в неизменную бархатную куртку, какие носили в то время художники.

Он сидел перед кружкой эля, попыхивая трубкой. Зал заполнялся клубами табачного дыма, в нем теряли реальные очертания фигуры жрец любви в ярких нарядах и жуликов всех мастей. Юноша достал записную книжку, карандаш и набросал строки:

Ты любишь, набожный народ,

В багрец и золото рядиться.

Курю, кривя усмешкой рот,

Милей мне мытарь и блудница…

Внезапно перед ним за столом оказался пожилой незнакомец, судя по виду, опустившийся джентльмен. Несмотря на свой старомодный потертый костюм, он держался с большим достоинством и даже высокомерием.

— Как измельчали шотландцы! — воскликнул он, окидывая взглядом зал. — В наше время даже отъявленные преступники были джентльменами! Взять хотя бы Уильяма Броди — доводилось ли вам слышать его историю?

— В самых общих чертах, — ответил Стивенсон. — В детстве нянька пугала меня этим именем, уверяла, что сам дьявол вселился в него, что он и сейчас бродит по закоулкам Эдинбурга. По странному совпадению, сегодня я уже вспоминал этого человека. Было бы любопытно узнать о нем больше.

— О, я знаю его жизнь, как свою собственную! — криво усмехнулся незнакомец, — Только… у меня лучше получается после кружки эля.

Вожделенная кружка тотчас была подана. Сделав несколько глотков, джентльмен начал рассказ.

Уильям Броди был потомком славного клана Броди, чей родовой замок и поныне возвышается среди гор Шотландии. Отец Уильяма владел самой известной мебельной мастерской в Эдинбурге. Искусные мастера под руководством Френсиса Броди изготавливали не только мебель, но и двери, оконные рамы, обшивали дубовыми панелями потолки и стены. Понятно, что клиентами Броди становились люди, что называется, «из общества». Дом самого Броди был одним из лучших в Эдинбурге, с величественным входом, арочными окнами; потолок в зале был расписан известным художником.

Старший сын Уильям родился 28 сентября 1741 года. Впоследствии у Френсиса и Сесил Броди родилось еще десять детей, но почти все умерли в младенчестве, выжили только две сестры. Отец учил сына ремеслу и приобщал к ведению бизнеса. В молодые годы Уильям уже принимал заказы, заключал контракты, руководил мастерами. В 1763 году его приняли в гильдию краснодеревщиков.

Броди-старший умер в 1782 году, и все дело сосредоточилось в руках Уильяма. Он унаследовал дом Броди, несколько строений и участок городской земли, а также 10 000 фунтов. Он стал видным представителем эдинбургского истеблишмента — членом городского совета и деканом (главой) объединения мастеров. С тех пор все называли его декан Броди — общественная должность как бы заменила имя собственное.

Уильям Броди у люмберного стола, на котором располагается колода карт, игральные кости, связка ключей и отмычек. Гравюра Дж. Хэлдейна, ок. 1788.

Дела Броди шли превосходно, он получал заказы не только от частных лиц, но и от городских властей: оформлял и обставлял библиотеку университета, Главное акцизное управление. Декан всегда одевался со вкусом, как настоящий денди. Роста он был невысокого, но отличался изящной стройностью. Большие карие глаза блестели из-под красиво очерченных темных бровей. Правда, немного портил общее впечатление бледный, нездоровый цвет лица.

Вместе с тем Уильям отличался живым умом и общительностью, среди его близких знакомых были выдающиеся шотландские поэты Роберт Фергюссон и Роберт Бернс, известный художник Генри Рэберн — все они были членами элитарного сообщества творческой интеллигенции Кейп-клаба. Иногда заседания клуба оканчивались попойками, исполнением озорных стихов и песенок, но такова уж святая традиция шотландских посиделок.

— Однако, это лишь видимая, так сказать, сторона Луны, — продолжал незнакомец. — А ведь в каждой душе есть и сумеречная, потаенная сторона…

Он описывал события так ярко, с такими точными деталями, что Стивенсону казалось, будто он слушает исповедь самого декана Броди.

На темной стороне

«Л не женился и не завел семьи, потому что слишком дорожил своей свободой. У меня были две постоянные любовницы, не считая мимолетных увлечений. Я умел скрывать свою тайную жизнь. У первой любовницы, Энни Грант, было от меня трое детей; старшую дочь мы назвали Сесил в честь моей матери. Впрочем, и вторая подруга, Джейн Уотт, была славная бабенка, она родила от меня двоих мальчуганов. Обе мои любовницы до самого конца ничего не знали друг о друге.

Но женщины — это так, страстишка. А настоящая страсть у меня была к азартным