Персоны и персонажи - Сергей Львович Макеев

«Острова сокровищ», но все ищи не мог заработать на жизнь литературным трудом, зависел от старого отца. Суровый пуританин, отец осуждал взгляды и образ жизни сына и фактически лишил его наследства.

Именно в этот период здоровье Стивенсона значительно ухудшилось, после приступа кровотечения он лежал в постели с подвязанной рукой, полуослепший, но и в эти минуты утверждал, что «счастлив, как король».

А тут еще несправедливая и бестактная статья талантливого, в общем-то, критика Уильяма Арчера. Тот считал, что оптимизм Стивинсона, его увлечение приключениями и романтикой — наигранное жизнелюбие тяжелобольного человека, своего рода бегство от реальных проблем, в том числе, и от собственного недуга. К тому же, статья была написана в ироническом тоне; автор как бы подчеркивал таким образом неискренность Стивенсона.

Писатель никогда не отвечал на нападки критиков, но на этот раз написал Арчеру:

«Если вы знали, что я хронический больной, зачем говорить, что моя философия не подобает человеку в таком положении?»

В такие моменты руки опускаются. А между тем, денег не было, издатели требовали срочно написать «что-нибудь позанимательнее».

И вот ночью Стивенсон увидел странный и страшный сон. Ему и прежде являлись видения, не только во сне, но и наяву. Например, когда он придумал и нарисовал карту Острова сокровищ, чтобы чем-то занять пасынка Ллойда, — сквозь очертания острова вдруг проступили названия глав будущей повести. Бывало, он видел во сне что-то вроде кукольного театра: маленькие человечки двигались, говорили, разыгрывали какую-то мистерию. Часто эти сны воплощались в рассказы Стивенсона.

На этот раз писатель увидел сумеречный туманный город, освещенный редкими тусклыми фонарями. По улице шел пожилой джентльмен, прохожие почтительно раскланивались с ним. Вдруг джентльмен принял какое-то снадобье и на глазах стал превращаться в уродливого карлика. В его облике проявилось нечто дьявольское, и прохожие в ужасе бросались прочь от него. Казалось, сейчас это существо совершит что-то жуткое…

Стивенсон метался и стонал, шептал в бреду:

— Печать зла… Остановите его… Это Броди!

Жена Фэнни разбудила его, утерла горячечный пот, попыталась успокоить мужа. Обычно Стивенсон был благодарен жене, когда она прерывала кошмарный сон, но теперь упрекнул ее:

— Ты не дала мне досмотреть, может быть, лучший сюжет в моей жизни!

Однако, утром он впервые за несколько месяцев покинул постель, был весел и воодушевлен. Вдохновение — лучший врач для писателя. Стивенсон задумал «повесть ужасов», немного в духе бульварных романов, как он полагал. То-то издатель будет доволен!

Через три дня он уже читал готовый текст Фэнни и Ллойду. В этом сочинении злодей Джекил с помощью чудодейственного порошка полностью изменял свой облик, превращался в отвратительного Хайда. Благодаря своему двойнику, герой безнаказанно творил злодеяния и ловко уходил от преследователей. Стивенсон читал с упоением, он был очень доволен своим сочинением.

— Ну, что скажешь? — спросил он Фэнни. Он читал ей все свои произведения и ценил ее меткие суждения.

— Занимательно, — сказала она. — Но я ожидала большего. Мне кажется, эта вещь достойна стать не просто фантастическим детективом, но и притчей о добре и зле.

— Ну, знаешь ли! — вспылил Стивенсон. — Ты умеешь извлечь мрак даже из солнечного луча!..

Он выбежал из комнаты. Фэнни слышала, как он ходит туда-сюда по кабинету. Через несколько минут послышались приближающиеся шаги. Стивенсон вошел и с порога заявил:

— Ты права! — и швырнул рукопись в пылающий камин.

Фэнни вскрикнула, бросилась к камину спасать бумаги, но писатель остановил ее.

— Не надо. Я теперь знаю, о чем эта повесть.

Из бездны

Еще через три дня новый вариант был окончен. Так появилась «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Обстоятельства ее рождения тоже сделались впоследствии литературной легендой — так стремительно она создавалась. В частности, все первые слушатели значительно расходились в оценке времени создания и объема текста. Фэнни и Ллойд говорили о трех днях, а сам Стивенсон утверждал, что работал над повестью больше двух месяцев. Кто из них был прав? Очевидно, их внутреннее время текло неравномерно, и для писателя, возможно, в три дня уложился значительный период жизни, наполненный множеством душевных событий и переживаний. Много лет Стивенсон интуитивно искал метод изобразить человека, в котором уживаются два разных индивида, но до сих пор это ему не удавалось. Пока он не решил сделать этих «двух в одном» носителями противоположных качеств, приверженцами добра и зла. Вероятно, если бы он писал в сугубо реалистической манере, то впал бы в резонерство.

Но Стивенсон привнес элемент фантастики, поместил своих героев в ирреальную обстановку туманного Лондона — и все сложилось в цельную картину.

Тема двойника, раздвоения личности не впервые возникла в литературе. Ведь и мрачные легенды про оборотней сродни истории Джекила и Хайда. До Стивенсона приступали к этой теме Э. Т. А. Гофман в романе «Эликсир дьявола» и Эдгар По в рассказе «Вильям Вильямсон». Но Стивенсон первым поставил философский, нравственный вопрос выше интригующего сюжета и фантастического снадобья, он предложил каждому читателю задуматься: а в какой точке между Джекилом и Хайдом нахожусь я?

Все это Стивенсон изложил не заумными фразами, а простым и ясным языком, без художественных изысков; стиль описания событий почти документален. В то же время он сумел отобразить саму атмосферу Лондона — города рационального и мистического одновременно:

«Было уже около девяти часов утра, и город окутывал первый осенний туман. Небо было скрыто непроницаемым, шоколадного цвета пологом., но ветер гнал и кружил эти колышущиеся пары…»

В январе 1886 года на прилавках книжных магазинов появилась неброская книжечка в сто сорок девять страниц и поначалу не вызвала особого интереса. Но вот лондонская «Таймс» поместила хвалебную рецензию, и тираж разошелся мгновенно. Последовали новые издания в Англии и Америке. «Джекил и Хайд» сделали, наконец, Стивенсона знаменитым и успешным писателем.

Конечно, критики и на этот раз обратили внимание на некоторые недочеты в повести. Но автор уже не принимал их упреки близко к сердцу и только отшучивался:

— Публибл нравитвя, когда днига любого жанра написаиа слегка небрежно; сделайте ее немного растянутой, немного вялой, немного туманной и бессвязной, и наша милая публика будет в восторге.

Стивенсон отчасти лукавил. Он никогда не писал небрежно, растянуто, вяло и бессвязно. Он неизменно обращался не к «милой публике», а к другу-читателю.

Хороший писатель всегда провидец. Время выявляет в лучших книгах новые смыслы. Сегодня вполне респектабельные господа, вроде доктора Джекила, изобрели множество снадобий, доставляющих человеку неописуемые удовольствия; их глотают, колют, вдыхают — и теряют человеческий облик. Ради них идут на самые страшные преступления. Эти препараты, как и в книге