Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

***

Петр зажился в Кёнигсберге долее, чем предполагал: не из-за своей воли — по польским делам.

Желающих примерить древнюю корону Ягеллонов нашлось более чем достаточно. Свои кандидатуры выставили пфальцграф Карл, лотарингский герцог Леопольд, баденский маркграф Людвиг, внук папы римского дон Ливио Одескальки, французский принц крови де Конти, саксонский курфюрст Август, а также несколько польских вельмож, в том числе сын покойного короля Яков Собеский. Все они сулили сенаторам, панам и шляхте подарки и деньги (некоторые их даже давали) и вербовали себе сторонников в сейме. Ставки все время повышались, и страсти бушевали не на шутку. Шляхта, как вода, переливалась на все стороны.

Петру было все равно, кто сядет на польский престол. Единственным нежелательным для Москвы лицом был де Конти, ибо Франция состояла в союзе с Турцией, и в случае его избрания было совершенно очевидно, что Польша выйдет из войны. Того же мнения придерживался и германский император, воевавший и с Францией, и с Турцией. Однако получилось так, что в конце концов наиболее вероятными претендентами на польский престол остались два человека, и один из них был именно французский принц, которого поддерживал могущественный и влиятельный кардинал-примас архиепископ Гнезнинский Радзиовский. Выступая в сейме перед сенаторами, он перечислял достоинства Конти: происходит из тысячелетнего королевского дома Бурбонов, старейшего в Европе, молод, учтив, имеет троих детей (всего троих, Панове, — какое облегчение для казны!), обещает уговорить султана возвратить Речи Посполитой Каменец, а войску платит десять миллионов злотых. После него на трибуну поднимался саксонский посланник полковник Флемминг. Обращал внимание господ сенаторов на знатность саксонского дома и древность его рыцарства (ни один саксонский дворянин не женится на девушке, в чьих жилах не течет кровь по крайней мере одиннадцати поколений благородных предков!), на цветущий возраст и богатырское здоровье своего господина, на его ревность к католической вере (единственный католик в протестантской Саксонии!); особо подчеркивал, что курфюрст Август имеет всего одного сына (одного, Панове!), что он дает посполитому воинству десять миллионов злотых, а польских денег ему не надо. И этот превосходный государь, доказавший свое мужество в боях с французами и турками, обязуется вернуть Речи Посполитой не только Каменец, но и Молдавию с Валахией, а также Ригу. Сенаторы в задумчивости крутили усы. Католик-то он католик, только какой-то странный — крестился всего два года назад, и то, кажется, тайно. К тому же Саксония близко к Польше и войско у курфюрста, что говорить, изрядное, а от этого польской вольности может быть великое худо. И главное, если уж у пана Августа в самом деле денег куры не клюют, отчего он дает вровень с французским принцем? Похоже, правду говорят, что он заложил последние драгоценности у венских иезуитов.

Когда стало ясно, что сейм склоняется в сторону Конти, Петр отослал Речи Посполитой грамоту, в которой писал, что в случае избрания французского принца не только союз против султана, но и вечный мир России с Польшей весьма крепко поврежден будет, и потому пускай поляки выбирают себе королем любого, только не Конти. Примас от имени сейма с благородным негодованием ответил на это, что Речь Посполитая выбирает себе короля не чрез коррупцию и не для частных выгод, а для общей пользы всего христианства. Опасаться московскому государю нечего, ибо не король Речью Посполитой радит, а Речь Посполитая королем — если захочет, то и из злого государя сделает доброго, а коли король не послушается сейма, его либо убьют, либо из государства выгонят.

17 июня состоялись выборы. Сенаторы с отрядами шляхты съехались на поле под Варшавой. Договориться не смогли, каждая сторона выбрала своего короля: одни — Конти, другие — Августа. Сторонники Конти кричали: «Как скоро приедет принц, пойдем отбирать Смоленск!» Саксонского курфюрста поносили пьяницей, тираном и блудником. Дошло до сабель; примасу прострелили из пистолета шапку.

Узнав об этом, Петр направил сейму вторую грамоту, в которой поздравил Августа с избранием и оповестил господ сенаторов, что для защиты Речи Посполитой от Конти подвинуто к литовской границе московское войско под началом князя Ромодановского, а сам законный король уже спешит к Варшаве с 12-тысячным саксонским войском. Шляхта, услыхав про такие дела, в голос завопила, что примас им первую царскую грамоту не огласил, а по ним, так лучше сгинуть, чем остаться при Конти. Август, не входя в Варшаву, повернул в Краков — короноваться. Он вступил в древнюю столицу Польши во главе пышной процессии, облаченный в придуманный им самим костюм: на нем была кираса, надетая поверх туники, с плеч свисала голубая бархатная мантия, затканная золотыми цветами и подбитая горностаями, голову покрывала шляпа с султаном из белых перьев, довольно комично сочетавшаяся с римскими сандалиями. Однако вслед за этим роскошным чучелом шли сорок верблюдов, нагруженных золотом и серебром. Краковцы решили, что с таким королем можно жить.

Долго еще волновалась Польша, в Кракове и Варшаве ежедневно происходили стычки сторонников обоих королей. Обыкновенно драку начинали дети. Собравшись в кучки и выбрав себе маршалков и хорунжих, они выходили с ружьями, барабанами и хоругвями в предместье и там бились — одни за Саксончика, другие за де Конти. А как раззадорятся, пристанут к ним взрослые — шляхта, мещане — и начнут рубиться не на шутку. Если одолевали сторонники курфюрста, саксонский секретарь и цесарский посол давали им деньги и выставляли бочки с медом и пивом; если же брала верх противная сторона — награждал ее примас. Однажды приехал на Краковскую площадь в карете стражник литовский Сапега и закричал: «Виват де Конти!» Ребята Саксончика начали бросать камни в карету, а сапежинцы кинулись на них с саблями и пистолями — пятерых поранили, а одного малого до смерти застрелили. Увидел это дело цесарский посол и послал на помощь своих кавалеров, лакеев, кучеров, которые венгерскими палашами разогнали сапежинцев и многих изувечили, а сам стражник литовский едва спасся в бернардинском монастыре.

***

Петр жил в Пилау единственно «за элекциею Польскою»[27]. Узнав, наконец, что Август короновался в Кракове и кланяется царю гораздо низко, заспешил в Голландию. Хотелось плыть в Амстердам морем, но датский король вовремя известил, что в Данциг идет французская эскадра с принцем Конти. Пришлось ехать по суше. С собой Петр увозил аттестат, выданный ему подполковником фон Штернфельдом, что московского кавалера Петра Михайлова можно везде признавать и почитать за совершенного, в метании бомб осторожного и искусного огнестрельного художника.

За окном кареты мелькали карликовые германские государства: герцогство Магдебургское,