Пушкин. Наше время. Встречи на корабле современности - Гаянэ Левоновна Степанян

ГС:

Когда я читала переписку Дантеса и Геккерна, у меня сложилось впечатление, что ширма.

МВ:

Нет, Дантес пользовался успехом у дам. Которые восхищались его внешностью и парижским шармом, входили в трудное положение… и охотно «жалели».

ГС:

Наталье Николаевне, скорее всего, тоже льстило, что он оказывает ей знаки внимания, потому что он был очень популярен.

МВ:

Да. Да и Геккерну наверняка было приятно, что «его мальчик» пользуется успехом.

ГС:

История стремительно набирала обороты. Даже в наше время возникают вопросы к мужчине, который оказывает слишком много знаков внимания замужней женщине. А что уж говорить о начале XIX века. Первой кульминации история достигла, когда Наталья Николаевна приняла приглашение в гости к Идалии Полетике, одной из ярых недоброжелательниц Пушкина. Дантес был также в числе приглашенных. Но хозяйка устроила так, что Наталья Николаевна и Дантес остались в комнате с глазу на глаз, и Дантес с пистолетом у виска потребовал взаимности, причем немедленно, угрожая, что в противном случае покончит с собой.

МВ:

Она начала говорить громче обычного. И пятилетняя девочка вошла в соседнюю комнату из понятного любопытства. Понимаешь, в том-то и дело, это все развивалось как бы в рамках обычного светского дискурса, если и выходило за его пределы, то на первый взгляд совсем чуть-чуть, почти незаметно. Мы говорим о высшем свете, где все люди изысканно-приличные, и даже самые низменные страсти облекаются в очень благопристойные одеяния. В том-то и вся горечь, как говорится.

И еще в связи с этим инцидентом вот что надо сказать. До нас дошло беспрецедентно много документов, связанных с Пушкиным, – письма, дневники, воспоминания, рассказы, официальные бумаги, донесения шпионов, в конце концов. Его жизнь изучена лучше, чем жизнь любого другого частного лица первой половины XIX века. Что еще раз свидетельствует о необычности, масштабе этой личности. И все равно остается много белых пятен. Вот этот драматический эпизод у Полетики уверенно относили к октябрю 1836 года – то есть считая его предшествующим «диплому ордена рогоносцев». Но появились новые версии, относящие его к январю 1837 года – то есть непосредственно перед вторым, уже неотменимым вызовом. Всего несколько месяцев разницы – но разница колоссальная.

ГС:

Меня поражает Пушкин. Он не стал слушать недоброжелателей, а спросил у жены, справедливы ли слухи. И ему оказалось достаточно ее слов, что она невиновна.

МВ:

Пушкин знал толк в том, как охмурять чужих жен, прямо сказать. И теперь вот сам оказался по ту сторону этого вопроса… Как он сам предвидел еще перед женитьбой: «Молодые люди начинают со мной чиниться: уважают во мне уже неприятеля» (Т. 6. С. 390).

ГС:

Но жене он верил. Мне кажется, это урок для любого века – вне времени.

МВ:

Одну дату, одну веху этой трагической истории мы знаем точно. 4 ноября 1836 года Пушкин и его друзья получили каждый по анонимному письму, в котором говорилось о включении Пушкина в «орден рогоносцев». Дескать, собрался великий капитул Ордена Рогоносцев и избрал своим членом и историографом господина Пушкина. Сейчас, будучи человеком взрослым, я понимаю, насколько это дурацкая школярская шутка. При этом «великим магистром ордена» поименован не кто иной, как Дмитрий Львович Нарышкин – муж общеизвестной любовницы Александра I. Очень низкопробная шутка, говорящая о невысоком уме тех, кто такие шуточки отпускает, – именно что «казарменная», но, конечно, крайне оскорбительная.

Владимиру Соллогубу, тоже получившему один из конвертов и решившему принести его лично (не зная, разумеется, что в нем), Александр Сергеевич спокойно ответил: «Я уж знаю, что такое; я такое письмо получил сегодня же от Елисаветы Михайловны Хитровой: это мерзость против жены моей. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не мое. Жена моя – ангел, никакое подозрение коснуться ее не может»[111]. Но это все-таки оказалось его дело.

ГС:

Пушкин догадался, кто инициатор, и отреагировал немедленно.

МВ:

Ты правильно сказала: «инициатор». Потому что, несмотря на двухсотлетние разыскания, в которые были вовлечены и ближайшие друзья Пушкина, с ним общавшиеся в последние месяцы, и историки, перекопавшие впоследствии сотни архивных дел, и даже криминалисты-графологи, мы так и не знаем в точности, кем именно были написаны и разосланы эти злосчастные «дипломы». Но так ли важно, чья именно рука их старательно переписывала: Дантеса, Геккерна, Петра Долгорукого, Марии Нессельроде, когда понятно, из какого круга, я бы даже сказал, интимного кружка, он вышел?

ГС:

Пушкин вызвал на дуэль Дантеса. Но пока тот нес службу, письмо распечатал Геккерн (еще одна вопиющая странность) и начал, как дипломат, «заматывать» дело. Для начала попросил двухнедельной отсрочки – мол, у Жоржа сплошные наряды, он не может поменяться, не объясняя причины.

МВ:

Письмо об «Ордене Рогоносцев», естественно, не было подписано, и то, что его авторство принадлежит Геккерну, – разыскание самого Пушкина. «По виду бумаги, по слогу письма, по тому, как оно было составлено, я с первой же минуты понял, что оно исходит от иностранца, от человека высшего общества, от дипломата», – объяснял он сам Бенкендорфу в письме от 21 ноября (Т. 10. С. 693).

ГС:

Вмешались друзья Пушкина: Жуковский и Загряжская. Они пытались эту дуэль предотвратить. Геккерн и Дантес сами не очень хотели к барьеру, потому что одно дело письма писать, а другое дело – стреляться.

МВ:

Вмешался даже император – 23 ноября он после разговора с Жуковским, в котором тот обрисовал, в каком положении находится и душевном состоянии пребывает «победитель-ученик», дал Пушкину аудиенцию. И взял с него обещание не посылать больше вызовов. Ну а что еще он мог сказать?

ГС:

К тому же Дантес стал уверять, что его похождения совсем не то, что вы подумали, что на самом-то деле он имел в виду сестру Натальи, Катерину.

МВ:

То есть он уверял, что липнет к замужней Наталье, чтобы через нее найти дорожку к незамужней Екатерине.

ГС:

Конечно, Пушкин ему не поверил.

МВ:

Трудно поверить. Дантес везде принят, Екатерину никто не прячет, наоборот, она девушка на выданье, что ему мешает адресоваться прямо? Да и к тому же Екатерина была почти тремя годами старше самого Дантеса. Ей в ноябре 1836 года было уже полных 27.

ГС:

И вообще, очень странный путь к сердцу любимой женщины через ее замужнюю сестру.

МВ:

Да, там все было странно: усыновление взрослого человека, путь к сердцу любимой (если мы в него поверим). Кроме того, Дантес был просто