Книга тишины. Звуковой образ города - Сергей Юрьевич Румянцев

в жизнь «сербский вариант» демократических преобразований. Три месяца непрерывных демонстраций в Белграде интересуют меня только с одной – звуковой – стороны. А также со стороны психологических последствий для жителей города, три месяца находившихся в экстремальной звукошумовой обстановке. Впервые в таких масштабах, с такими серьезными целями был применен свист. Громадная толпа детей, подростков, взрослых с удовольствием свистела в судейские спортивные свистки, глиняные окаринки и пр. Впрочем, судейский или милицейский свисток наиболее удобен: взял в рот и свисти, а руки свободны! Свистящий сербский вариант борьбы за что-то быстро распространился по Балканам. Свистели в Болгарии после выборов президента. В Албании, правда, предпочли не свистеть, а стрелять – но это уже «албанский вариант». В феврале колонны свистунов появились было в Минске, но… свистнуть в свисток – это не то, что свистнуть по уху. На языке свиста с президентом Лукашенко разговор не получился…

А с другого фланга на город двигались гудки. Как и раньше, в начале века, они вдруг обрели утраченную было функцию набата. Конечно, гудок – это всего лишь паровой свисток очень больших размеров. В этом смысле между «свистковыми» демонстрациями и «гудковыми симфониями» есть определенное сходство. Но – лишь внешнее. А вот гудки середины 1990-х годов, загудевшие в России, – дело другое.

«Гудки бухты Золотой Рог возвещают о том, что забастовочная волна прокатится отсюда по всей России!» Так говорил с трибуны митинга во Владивостоке неизвестный оратор, снятый оператором «Вестей» утром 27 марта 1997 года, в день Всероссийской акции протеста. И даже в крошечном «новостном» репортаже был слышен грозный нестройный гудковый «хор», несшийся со стороны моря… А я вспомнил вдруг, как гудели в Москве сотни такси, водители которых протестовали против бессилия властей, не способных защитить таксистов от убийц и грабителей. С этого автогудкового шествия начинались 90-е годы. Потом случалось многое – включая танковую стрельбу по Белому дому и охоту снайперов за людьми в октябре 93-го, рок-концерты на Васильевском спуске, появление новых звонов в возрожденных к жизни храмах… И – повальное увлечение противоугонными устройствами… стаи сирен на улицах города.

Стаи! Вот что важно. Сирена в прошлом, в начале века – одиночное, крупногабаритное и, как правило, государственное средство звукового оповещения чрезвычайного, небудничного значения. Сирена – это сигнал тревоги, опасности, словно в насмешку названный именем сладкозвучных (правда, опасных) мифологических полудев. Ныне, как в мифе, они вновь кучкуются, скапливаются в городах – но уже не в специальном каком-то месте, а просто на улицах, во дворах, всюду, где есть место для парковки автомобиля. Заметьте: личного автомобиля! Сирены «скорой помощи», пожарных, милицейских, правительственных, инкассаторских машин – это не беда: хотя их тоже расплодилось сверх меры, но они сохранили прежнюю семантику звукознака внештатной, тревожной ситуации. А личные сирены – это совсем другое. Это – массированное вторжение в быт, в повседневность, в обыденное сознание, в менталитет горожанина. Ни на Западе, ни у нас никто из изобретателей и производителей визжаще-квакающих противоугонных устройств не мог предположить, что масса «автолюбителей», пардон, автовладельцев будет «играть» на своих сиренках значительно чаще тех, против кого они, сиренки, поставлены. И в начале 90-х в Америке, по сообщениям газет и рассказам друзей, прокатилась волна «войны с сиренами»: люди просто разбивали стоящие на улицах автомобили, владельцы которых баловались «профиклактическими» включениями сигнализаций. И уж, конечно, никто не позволит «сиренить» под окнами собственного дома случайным проезжим… А у нас – полная безнаказанность в любое время суток. И весьма мрачные перспективы на будущее.

В Америке любят автомобили, и их очень много. Отсюда – естественное зарождение некоей автоэтики, регламентируемой не правилами дорожного движения, а сознанием необходимости цивилизованных отношений между членами моторизованного общества. У нас – как и во всем другом – господствуют нравы Дикого Запада, войны «индейцев и ковбойцев». Автомобиль уже средство передвижения, но все еще предмет роскоши, знак «высшей расы». И пока будет так – ни автовладельцы, ни многие желающие ими стать не станут обращать внимание на всякие «мелочи» и «бредовые претензии всяких там». И будут и впредь наслаждаться демонстрацией своего обладания автомобилем, громогласно возвещать об этом везде, где только возможно. Хозяину приятен лай любимой собаки, он с гордостью слушает звонкое ржанье разгоряченного скачкой жеребца. А автомобиль должен: взреветь мотором, взвизгнуть тормозами и петь голосом сирены. Знал бы Арсений Авраамов, чем обернется его мечта о «дифференциальной музыке сирен»! Единичный, экстраординарный, обладавший «панической семантикой» голос сирены «дифференцировался» в диффузии, в распылении по пространству городского быта.

Такое распыление есть способ размножения шума. Так гад рождает гаденышей.

В природе шум существует в виде глыб, величественных явлений, внушающих чувство трепета, восхищения, своеобразной красоты катаклизма (извержение вулкана, гроза, ураган, обвал, сход снежной лавины, водопад). Этот шум – всегда шум в клетке, в пределах времени или пространства, не рассеянный, концентрированный. «Употреблять» этот концентрат по своему желанию нельзя. Он существует, как гора, Большой каньон, Сахара. В чисто звуковом смысле – как полюс, противоположный тишине или, точнее, – скалистый, твердый, неподвижный остров в вечно подвижном океане звуков, пригодных для сотворения тишины и музыки. Полюс беспокойства, точка возмущения звуковой материи – вот что такое шум природных катаклизмов. Грозный, редкий, локализованный, недоступный всем и каждому в любую минуту, неподвластный человеку, именно – нечеловеческий. Потому и говорится – «гром небесный», божественный, насылаемый, ниспосылаемый, даруемый, карающий, пугающий и в любом случае внушающий почтение. Запанибрата с такими явлениями не общается никто. Безусловно, такой грандиозный шум представляет собою вечный, изначально данный предел могущества естественного звука, нужный не столько природе, сколько вечно дерзающему человеку. Только человек мог вообразить, что он – мера всех вещей. Есть, однако, вещи непомерные. То есть неизмеряемые этой человечьей мерой. И в наши времена «всезнающей науки» ничего нельзя поделать ни с вулканами, ни с тайфунами, а обычная гроза по-прежнему заставляет людей вздрагивать и втягивать голову в плечи… И все чаще при осмыслении очередных сенсационных сообщений об открытиях ученых вспоминается читанная в далеком детстве повесть А. КонанДойля «Когда земля вскрикнула». Земля, планета – живое существо, с волосами-лесами, жилами-реками… а катаклитические шумы – ее дыхание, кашель, храп, крик радости, вопль отчаяния, гнева, боли. А еще есть мифы.

Автошум

Журнал «Эхо планеты» (1997, № 17, 19–25 апреля), с идиотической легкостью восприняв циничный «молодежный» стиль заголовков «МК», напечатал следующее катастрофическое сообщение:

„Немца мучит автошум —

пусть боится за свой ум!“

Шум машин станет в ближайшие годы все более существенным фактором, вносящим дискомфорт в жизнь Германии, передает