После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

узнав, что мы являемся осужденными военнопленными. Всего через несколько минут нас по одному стали выводить из камеры. Через глазки в других камерах на нас были направлены любопытные взгляды. Здесь, в подвале, сидели самые разные представители сброда, в том числе и женщины.

Лагерный парикмахер дожидался нас в умывальном помещении. Несколькими быстрыми движениями руки он обрил нам волосы. Женщина-переводчик из лагеря была здесь же, чтобы помочь нам с заполнением наших личных дел, которые должны были на нас завести. Даже интересно, насколько хорошо здесь организована система. Пока дежурный милиционер мазал мои руки черной краской, чтобы снять отпечатки каждого пальца, я слышал, как Шрётер говорит иронично и презрительно женщине-переводчице: «Уважаемая госпожа, готовы ли вы выйти за меня такого замуж?» Я обернулся и увидел, как он стянул с головы небольшую круглую шапочку и отвесил женщине глубокий поклон. Я не мог сдержать смех: этот парень 187 сантимеров роста с телом со всеми признаками недоедания, с крупной головой и большими выпученными глазами делает предложение женщине-переводчице в вестибюле тюрьмы ГПУ[24] после заседания военного трибунала.

Вскоре все необходимые формальности были выполнены, и вот мы снова сидим в маленькой камере, где едва хватает места на десять человек. Ведро в углу, предназначенное для отправления нужд заключенных, распространяет зловонный аромат. На потолке и стенах наши предшественники нацарапали свои имена и количество лет, согласно полученному приговору. Но я увидел здесь только русские имена.

Мы не были знакомы друг с другом достаточно близко и не общались часто вплоть до того дня, когда отказались от работ. Поэтому за время ожидания суда у нас было достаточно возможностей познакомиться друг с другом лучше. Теперь же, после оглашения приговоров, мы оставили формальности и стали обращаться друг к другу на «ты».

Незадолго до полуночи дверь в камеру распахнулась, и нам приказали выходить. Снаружи дожидались четверо милиционеров, которые должны были доставить нас в городскую тюрьму.

В районной тюрьме в Запорожье

Стояла ясная холодная ночь. Город мирно спал, и только окрик «Стой! Кто идет?» тюремного часового на угловой вышке тюрьмы вырвал нас из дремы. Ненадолго открылось маленькое зарешеченное окошко в большой железной двери. Потом показался надзиратель, который забрал для проверки у старшего конвоя наши документы, затем с грохотом распахнулась дверь, и мы оказались в небольшом дворике, отделенном от остальной территории решетчатой дверью. Сопровождающему нас конвою пришлось дожидаться за территорией тюрьмы, и только один сержант последовал за нами за высокий каменный забор, предварительно оставив свое оружие тюремным караульным.

Второй надзиратель провел нас ко второй двери в здание. Это здание со множеством дверей показало нам, что теперь мы находились в самой тюрьме. Несмотря на царившую здесь темноту, я мог различить некоторые части здания. Дежурный офицер-милиционер сидел за столом, отделенный от нас барьером. Мы стояли в помещении, похожем на приемную. Сержант-конвоир передал кому-то наши документы и куда-то пропал. Его работа закончилась. Теперь в комнате остались только мы и этот лейтенант. На своем еврейском диалекте он спросил нас, сколько лет нам присудили. Услышав в ответ, что от 8 до 10, он воскликнул: «Мелочь!»

Потом были сверены наши личные дела. Появился надзиратель, который обыскал нас и наши вещи. У нас отобрали бритвенные лезвия, ножи и иголки. Я попытался отстоять фотографии и мой русский словарь, но безуспешно. Вскоре нас поместили в узкую камеру, где не было коек, зато было все то же воняющее ведро. Улегшись на холодном каменном полу, мы заснули и проспали, периодически просыпаясь, до утра.

Когда раскрылось небольшое окошко в двери, мы все уже какое-то время были на ногах. Нам вручили по кружке теплого кофе и по ломтю хлеба, примерно по 600 граммов. Мы с жадностью все это съели. Хлеб едва ли был лучшего качества, чем тот, что нам давали в нашем лагере, к тому же очень сырым.

Мы обсуждали свои злоключения, когда дверь в камеру снова открылась и надзиратель приказал нам выходить. Теперь, оказавшись в коридоре, мы поняли, что находимся не в самой тюрьме с настоящими камерами. Та часть была отделена от нашего коридора толстой железной дверью. Здесь же располагалось место надзирателя, который следил, чтобы никто посторонний не мог проникнуть за эту дверь.

Нам пришлось выйти из здания тем же путем, которым туда попали, вскоре мы уже стояли в том виде, в каком нас создал Бог, в раздевалке, где, помывшись, получили обратно свою одежду после того, как ее развесили для обеззараживания. Парикмахер, который был приговорен всего к 1 году заключения, поэтому не подлежал отправке в лагерь, вручил нам принадлежности для стрижки волос. Когда мы заметили, что нам уже удалили волосы с головы, он сказал, что теперь нам следует избавиться от бороды и волос на теле. От того же парикмахера мы узнали, что лейтенант Бауэр все еще находится здесь, в тюрьме. Однако он был осужден как военный преступник по статье 54, а военных преступников содержат в отдельном бараке и под особым наблюдением. Гвоздем, случайно найденным в раздевалке, мы нацарапали свои имена на одной из стен печи.

Давно уже мы не мылись так хорошо, как в этой бане, где было целых 12 ванн, правда, нам дали совсем мало мыла. Прибывшая после обеззараживания одежда все еще была очень горячей, и если кто-то проявлял беспечность, то металлические детали оставляли на коже красные следы.

Потные после горячей воды и от раскаленной одежды, мы через тюремный двор прошли обратно в то же здание. Чистый, прозрачный зимний воздух освежил нас, мы жадно набирали его легкими. Открылась решетчатая металлическая дверь, что вела к настоящим тюремным камерам, а затем надзиратель открыл и закрыл за нами дверь в камеру номер 12.

Мы сразу же почувствовали настоящее зловоние от табачного дыма, смешанного с запахом человеческих тел. В помещение втиснулось столько народу, что с первого взгляда мы даже не знали, куда деваться. Каждого из нас окружила толпа любопытных. Я обнаружил, что здесь содержались люди в возрасте от 15 до 60 лет. Здесь же находились и трое осужденных венгров. Мы тепло приветствовали друг друга, так как все присутствующие прибыли из лагерей 7100/2 и 7100/6. Украинцы (здесь не было ни одного русского, только один татарин и один узбек) по нашей одежде сразу узнали в нас пленных. Отовсюду посыпались вопросы. В основном все были настроены дружелюбно. Когда кто-то из молодежи попытался задирать нас, его тут же одернули старшие. Все сразу оценили