Моя императрица - Николай Павлович Иванников

Она не угадала — вовсе не раздражение вымещал я на Лизавете, а просто хотел таким образом показать, что бессмысленно пытаться что-то скрывать от меня. Тем более, если это что-то со временем может стать явным.

Крестик у нее на платке вышит, черт возьми… Черными нитками… Потому как других, видимо, под рукой у Владимира Глебова не нашлось. Еще бы понять, что означает сей крестик, о чем они уговорились таким образом… Это хороший вопрос.

Нет, нам определенно нужно покинуть Светозары, и как можно скорее! Я-то, дурак, рассчитывал, что здесь нас встретят тишь и благодать, и уж пару месяцев точно можно будет отсидеться, пока в Петербурге не улягутся страсти.

Но нет! Жизнь здесь бьет ключом, как я посмотрю. Какие-то посторонние люди шастают то и дело, платки на ветки повязывают, соседи в гости зачастили, утопленниц из реки вытаскивают…

Пора, пора примечать новое место! Пока поздно не стало совсем…

В доме было тихо. В гостиной Гришка Орлов и Кристоф играли в карты, причем на деньги, и Гришка, похоже, был в проигрыше, потому как то и дело ругался сквозь зубы и обильно потел лбом. Олюшка с Фике находились здесь же. Олюшка читала вслух какой-то французский роман, а Фике напряженно слушала ее, то и дело вздрагивая и закрывая себе лицо ладошками. Была она в этот момент похожа на большого ребенка. Несомненно, этот ребенок был красив и напомажен, но все же это был просто ребенок, которому читают страшную сказку.

Императрица и камер-фрейлина Голицына отсутствовали — должно быть отдыхали в своих комнатах. Когда мы вошли в дом, Катерина, крикнув Парашку, сразу увела Настю наверх. Кристоф с Орловым проводили их изумленными взглядами.

— Друг мой Сумароков, — сказал Гришка, когда девушки скрылись из вида, — а не кажется ли тебе, что в этом доме становится слишком много народа, чтобы нам с тобой было сподручно хранить здесь пойкой государыни? Я не удивлюсь, если следующим в эту комнату войдет сам светлейший! Ты мне расскажешь, что это за барышня прошла вместе с Катериной Алексеевной наверх? И не несет ли это опасности для императрицы Марии Николаевны?

Я угрюмо покачал головой.

— Нет, Григорий, опасности это не несет. Барышня эта — сестра Катерины Алексеевны, Анастасия. Но подробности мне и самому неведомы.

— Сестра⁈ — Григорий так и вытаращил на меня глаза. Вдруг расхохотался, потом закашлялся и несколько раз постучал себя кулаком в грудь, чтобы восстановить дыхание. — Вот это новость, брат! — Он скинул карты, вышел из-за стола и, подойдя, обнял меня. — Ну, поздравляю! Теперь у тебя сразу две кузины!

Я отпихнулся.

— Ай, Григорий, не береди мне душу! Лучше подумай, куда нам сподручнее государыню спрятать, потому как, чует мое сердце, вскоре нас тут отыщут.

— Как есть отыщут, — согласился Гришка. — Кавалергардия поди уже по следу идет, воздух нюхает. И если нас с тобой сразу не вздернут, то покатим мы, Алексей Федорович, куда-нибудь на Камчатку, куда Макар гусей не гонял. Но только не служить нам там вместе, поскольку слышал я, что только малая часть людишек туда живыми добирается. А магия нынче не в почете, так что никакого Федьку нам не выделят, чтобы прямую «тайную тропу» к Авачинской бухте открыть. К тому же Приграничье там, с «тайными тропами» шутить опасно. Так что своим ходом пойдем, вот этими ножками! — И Гришка с невеселым смехом хлопнул себя по ляжкам.

А я легонько стукнул ему кулаком по груди и головой мотнул в сторону двери.

— Выйдем-ка во двор, Гриша, негоже при людях дела служебные обсуждать…

Во дворе я сразу прошел за амбар, провел Григория тенистой дорожкой через благоухающий сад и там вошел в белую беседку, окруженную высокими вишнями. Ягоды здесь можно было есть прямо с ветвей, докуда рука дотягивалась с беседки, вот только еще не совсем поспела она.

В последнее время, похоже, здесь бывали нечасто. Я рукой смахнул пыль со скамейки, сел сам и Гришке кивнул: садись, мол. Гришка хмыкнул, сел, качая головой.

— У нас с тобой, Алексей Федорович, прямо настоящее свидание! — сообщил он, кривясь. — Имей в виду: целовать себя не позволю, хоть и красив я уродился у своих родителей. Уж больно сердце мое к Катерине Алексеевне тянется, и ничего я не могу поделать с этим. Хоть ты режь меня, хоть стреляй, а я не отступлюсь от нее. Все равно своего добиваться буду!.. А хочешь, прямо здесь меж собой разберемся, кому она достанется? Хошь на шпагах, а хошь на пистолетах. Поубиваем друг друга, да и дело с концом! А, Алексей Федорович? Что скажешь? Будешь драться со мной за Катерину?

Я поднял на него взгляд и смотрел долго-долго, пытаясь понять по его лицу шутит ли он сейчас, или же всерьез говорит. По всему выходило, что шутки в его словах не было никакой. И тогда я ответил тоже без малейшей улыбки:

— Ежели придется мне за нее драться, Гриша, то я уж буду драться так, как еще никогда в жизни не дрался. И если для того нужно будет убить кого-то, так убью не задумываясь. Да и ты, я смотрю, сильно раздумывать не собираешься. Вон как зенки на меня вылупил, будто я враг твой кровный… Да только не время сейчас для этого. И не место. Давай мы с тобой сперва присягу свою до конца исполним, убережем императрицу от напасти, а там и свои дела порешаем.

— А давай! — тут же согласился Гришка. Мне показалось, что он даже немного обрадовался моему предложению. — Но только ты тогда, Алеша, расскажи мне как есть: что за напасть-то такая? От чего или от кого мы Марию Николаевну бережем? Она наследника так и не смогла народить, так что теперь даже регентом при нем стать не может — кому ж она помешала-то?

Видно было, что не только сейчас пришли в голову Гришке все эти вопросы, а размышляет он над ними уже некоторое время. Думает, гадает, сопоставляет факты, но не хватает ему пока самой малости, чтобы соединить все в одно целое. И потому не получается у него общей картины, хоть ты тресни!

— Ладно, Григорий, — сказал я, немного подумав. — Коль уж мы с тобой нынче одно дело делаем, то слушай, что я тебе сейчас скажу…

И я