Элвис и я / Elvis and Me. История любви Присциллы Пресли и короля рок-н-ролла - Присцилла Пресли

Я стала ходить с Лизой в парки, на дневные детские праздники, на занятия плаванием в спортивный центр для девочек и убеждала себя, что вскоре мне не придется пользоваться конфетами, игрушками и мороженым, чтобы заставить ее улыбнуться мне.

Она сидела между нами с Элвисом за обеденным столом, сдавливала шпинат кулачками и размазывала его по лицу. Элвис пытался убедить себя, что находит это очаровательным, но на самом деле он довольно щепетильно относился к еде. С добродушным смешком он вставал из-за стола и говорил домработнице:

– Мы будем ужинать в гостиной. Лиза присоединится к нам, когда закончит играть с едой.

Когда Элвиса не было дома, то есть, к сожалению, в тот период практически всегда, я продолжала посылать ему свои «посылки заботы» с фотографиями и видео, демонстрирующие каждую минуту роста Лизы Мари. Когда он был с нами, я убеждала его участвовать в детских мероприятиях, вроде поисков пасхальных яиц в саду, приглашала Джо, Джони, их детей и других друзей семьи к нам присоединиться.

Мы с Лизой навещали его в Вегасе на ее дни рождения, устраивали большие праздники в номере, где она получала самые разные подарки, от игровых автоматов и щенков сенбернара (от Полковника Паркера) до целой комнаты воздушных шариков – в общем, вещи, в которых двухлетний ребенок не нуждается и которые не сможет оценить.

Мне было важно, чтобы Элвис проводил дома День матери и День отца, но он всегда неизменно звонил и говорил, что не сможет приехать, а потом пытался компенсировать это экстравагантными подарками – мраморной шкатулкой, полной бриллиантовых колец, ожерелий и сережек, или целым гардеробом специально подобранных дизайнерских костюмов из бутика в Вегасе. Но дело было не в этом. Мне не нужны были меха и драгоценные камни – у меня и так их было выше крыши, – я просто хотела, чтобы он был дома, с нами. Мне было невероятно тяжело поддерживать семейные традиции в одиночку.

Хотя Элвис обожал баловать Лизу, иногда он ее дисциплинировал. Как-то раз он отшлепал ее за то, что она разрисовала карандашами роскошный вельветовый диван; сразу после он запаниковал, стал умолять, чтобы я подтвердила, что он все сделал правильно и что Лиза не будет держать на него зла за это. Когда я ответила: «Если бы ты ее не отшлепал, это сделала бы я», ему стало легче. Был еще только один раз, когда он поднял на нее руку в гневе – после того как мы несколько раз сказали ей, что в бассейн нельзя, а она все равно туда пошла. (Она и сама прекрасно это помнит и гордится этими событиями.)

К четырем годам Лиза поняла, что может манипулировать прислугой. Каждый раз, как кто-то из них в чем-то ей отказывал, она говорила: «Я все расскажу папе, и он тебя уволит». Поскольку никто не хотел, чтобы она жаловалась Элвису, они ей уступали – разрешали то не спать полночи, то не мыться перед сном, то пропускать школу. Это мешало Лизе усваивать различие между правильным и неправильным, между тем, что делать можно и что нельзя.

– Нельзя так обращаться с людьми, – говорила я. – Это жестоко. Да, они работают на твоего отца. Но ты не можешь этим им угрожать.

Привыкшая видеть, как все вокруг скачут по любому велению ее отца, Лиза много лет боролась с порывами к манипуляциям. Сейчас, на семейных сборищах с Джерри Шиллингом, Джо Эспосито и сыновьями Ди Пресли, Рики и Дэвидом, мы до сих пор иногда шутим об имперских замашках Лизы.

Поскольку Элвис снова начал выступать, наш дом на Хиллкресте стал открытым для слишком большого количества народа, так что нам было трудно даже выехать с участка. Фотографы даже прятались на нашем заднем дворе, выскакивая в самые неподходящие моменты. Как-то раз мы отдыхали у бассейна, принимали солнечные ванны, я наклонилась к Элвису и одарила его долгим поцелуем. Он прошептал:

– Что это? Ш-ш-ш, тихо… – И закричал: – Сонни! Джерри! Чертова камера щелкнула!

Элвис вскочил на ноги и вместе с ребятами погнался за тем бедолагой; Элвис бежал первым, выкрикивая угрозы и ругательства. Уверена, больше этот журналист к нашему дому не возвращался.

Мы прожили на Хиллкресте три года, и в конце концов мы переросли этот дом. Лиза с няней жили в одной комнате, Чарли – в другой, а Пэтси и Ги вместе со своим малышом жили в коттедже на заднем дворе. Элвис считал, что нам там слишком тесно; он хотел, чтобы Сонни всегда был у него под рукой. Нам пришлось всерьез задуматься о поисках нового дома.

Когда пара старых приятелей без денег и без работы оказались у нас на пороге, Элвис пожалел их и поселил в гостиной. Я проснулась ранним утром под громкую музыку и обнаружила эту парочку – они отключились после целой ночи в компании «Джека Дэниелса» и кока-колы. По всей комнате были разбросаны полупустые стаканчики, ковер был усыпан пеплом от сигарет. Я чувствовала, что мой дом превращается в притон.

– У них нет никакого уважения, – пожаловалась я Элвису тем же вечером. – Вдруг они уснут с зажженной сигаретой в руках? Тогда мы все сгорим. Сколько ты будешь здесь их держать? – Я не собиралась скрывать свое недовольство. – Я не хочу, чтобы при Лизе такое творилось.

– Ты права, дорогая. Может, я сегодня вечером уеду в Палм-Спрингс.

Поиски нового дома привели нас в Холмби-Хиллз, эксклюзивный район между Бель-Эйром и Беверли-Хиллз. Мы нашли классический двухэтажный дом, расположенный на холме, окруженный двумя акрами аккуратного газона и апельсиновой рощей. Этот дом был больше наших других домов в Лос-Анджелесе, а также имел высокий забор и отличные ворота, которые защищали бы нас от посторонних глаз.

Я надеялась, что этот дом переключит его внимание на нас и что выходные, которые он один проводил в Палм-Спрингс, он теперь будет проводить с нами. У него был свой кабинет, своя гостиная, свой игровой зал, свой кинотеатр, столовая для отдельных приемов пищи, столовая для всей семьи и друзей. Мне хотелось украсить дом полностью во вкусе Элвиса, с элементами убранства дома в Хиллкресте, который нравился ему больше всего.

Дом стоил около 335 тысяч долларов, что слегка превышало наш бюджет. После моих убеждений Вернон наконец согласился, чтобы я наняла профессионала для меблирования дома. Это был первый дом, который я