Золотой Оклад или Живые Души. Книга чудес - Пётр Георгиевич Паламарчук

не только живых, но и усопших, испытуемых на известных вселенскому православному тайнозрению мытарствах. Нелишне, кстати, вспомнить и то, что прадед академика состоял священником как раз при жизни саровского батюшки в расположенном на дороге из Арзамаса в ту пустынь селе Выездное — название опять-таки говорит само за себя. Но ехать в своей земной жизни каждый волен в любом направлении; пути же Господни, как известно, неисповедимы…

38

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ О ТОМ, ЧТО БЛАГОДАРЯ МОЛИТВЕ ДУШИ УСОПШИХ ПОЛУЧАЮТ ПОМОЩЬ И ИЗБАВЛЕНИЕ.

ЧУДО 1. Один человек служил Богородице словами ангельского поздравления за умерших. Спустя некоторое время ему явились в видении некие души, имеющие на своих лицах красный крест, и сказали, чтобы он продолжал непрестанно читать его и поминать их, ибо благодаря тому они получают великую пользу и облегченье от мук, потому что нет связанным во аде большей пользы, нежели возношения за литургией о них бескровной жертвы или произношение этой молитвы. «Ею мы ныне совершенно избыли меру положенной кары, — сказали они, — и теперь, разрешенные от уз, с радостию восходим на небо».

ЧУДО 2. Женщина по имени Матрона долгое время спустя после своей смерти явилась подруге и просила ее со умилением творить по себе поминание Богородице словами архангельского гласа. Та вопросила: чем это способно помочь после кончины? Матрона же отвечала: «За свои окаянные преступления и многие вины, в особенности же смертные грехи, я осуждена на мучения. А посему прошу тебя произносить за меня молитву не переставая, покуда вновь не приду к тебе». Сказавши сие, она стала незрима. Приятельница исполнила просьбу, каждый день возглашая радование Божией Матери. И на пятнадцатые сутки душа опять показалась пред нею в видении, говоря: «Благодарю тебя, о возлюбленная содружебница, за помощь, так как ради этой молитвы сегодня я в веселии возношусь к небесным обителям». И с этими словами она навсегда исчезла.

39

Здесь я нарочно не вникаю в вопросы рутинной подготовки отчетов, расклейки альбомов и сдачи их пятерым владельцам: сей предмет навряд ли заслуживает внимания. Отдел культуры Московского областного исполнительного комитета занимался лишь распределением наиболее доходных мест среди своих подопечных, а нам — к моей радости — давал самые дикие уголки для объезда. Российская реставрация получала свой экземпляр через него. Чем занимался совет по делам религий, ясно, как говорится, и колючему ежу. Единственно забавно было видеть, как дергался четвертый адрес — пятым числился сам храм, — а именно финансовый отдел соответственного райсовета. При первой встрече они начинали петь такие веселые сочинения, что любо-дорого было внимать — коли б так же толково кто-нибудь объяснил невозможность лежать голым в постели с человеком противного пола, то род человеческий давно б уже благополучно прекратился.

Но стоило лишь заметить, что денежки уже заплачены, и налог у нас берется не по живодерной семнадцатой статье, которая применялась к церковнослужителям, а по четвертой, то есть как с простых служащих,— здесь начиналось неправдоподобие. У граждан, привычно доивших провинциальные приходы, наступало состояние живейшего остекленения; что уж говорить о том, как они откликались на предложения вроде: «Не хотите брать повинность — так ладно. А мы пойдем…»

С другой стороны — из общей песни трудно выкинуть вон обоюдоострые строки. Привелось видеть и обратного свойства позорище. В некоем храме (не буду называть имени) недостало за свечным ящиком наличных денег за экспертизу. Тут же, недолго медля, затрапезные бабульки, очищавшие ножами воск с полу, порылись в карманах дрипанных синих халатов и мигом добыли нужные деньги.

Считается, что у всякого полезного гриба есть свой ядовитый двойник. Неведомо только, существует ли и обратное отношение. Но коли речь зашла про церковных старух, часто до чрезвычайности раздражающих пришедших к вере своим умом новоприбылых православных своей заскорузлостью и повадкою шипеть сзади различные не весьма вежливые указания, как себя следует в церкви держать — имеется совершенно явственное (хотя, быть может, и частное) доказательство существования подобного соответствия. И связано оно как с описательной кампанией, так и с продолжением все той же Казанской истории.

Году в семьдесят третьем чередной раз шла в Кремле опись музейного достояния. И при обследовании раки святителя Ермогена сотрудник неосторожно засунул голову под только что приподнятую могучую крышку, потянувши за себя ризу… До конца земной жизни будет он благодарить Бога за то, что вовремя убрал шею. От мощного захлопа только это спасло афея.

Причем — я опять-таки не подыскиваю примеры, они сами словно нарочно сыплются в руки — старушке-уборщице, единственной простухе-верующей среди образованной и искушенной научной братии, откуда-то сверху свалился в руки малюсенький образок Казанской Богоматери. И после того свидетельствование святынь препоручили непосредственно ей, записывая только на свой макар сообщаемые подробности.

Памятуя же о чрезвычайно кратком повествовании шествовавшей непосредственно впереди повести «Звезды», на этом и мы кончим чередную главу нашей пятидесятигранной повести.

40

Раз уж сделано было одно отступление от пространственно-временного правила единства повествования, оно неизбежно тащит за собой и другое; но главное ведь не принципы, а внутренняя цельность рассказа. Там вот, начнем с корысти. Путешествуя тогда по ближней и дальней Подмосковии — а в широком смысле страна эта простирается, как было уже говорено, на всю Русь, — я потихоньку подобрал почти полный комплект пресловутого «Журнала Московской Патриархии».

В этом месте, конечно, кое-кто состроит усмешку: знаем-знаем, и про начальника редакции, теперь заподозренного в сотрудничестве, тоже ведаем. Ан все же, как точно сказал недавно Георгий Шевкунов, ставший первым постриженником возрожденного московского Донского монастыря отцом Тихоном, в роду владыки Питирима непрерываемо в течение более четырехсот лет были одни священнослужители, включая двух причисленных к лику святых иерархов — так что пусть первый несогрешивший бросит в него камень.

Это многими осуждаемое издание тоже могло принести острому глазу нужную пользу. Тогдашняя власть вообще, а все ее проявления и в подробности за неимением возможности проявить свою волю взяли за образец подневольный Константинополь. Посему и здесь можно — руководствуясь вполне сознательно написанной книгою академика Сергея Аверинцева, для отвода глаз названной «Поэтика ранневизантийской литературы», — поискать в изменении речевого этикета бездну премудрости.

Пусть нынешние храбрые витии как хотят осуждают наших смиренных попов и архиереев; тут дома живущий не подымет свой голос вместе с легкими на охулку в своей безопасной забугорщине беженцами. Жаль только, что за полвека постоянного существованья журнала (я не беру жалко-страшные две дюжины номеров, совершенно