Золотой Оклад или Живые Души. Книга чудес - Пётр Георгиевич Паламарчук

случайно вышедшие в начале тридцатых в виде газетки) так и не появилось ни разу толкового указателя напечатанных материалов — ибо слишком часто упоминаемые сегодня духовные лица завтра становились как бы несуществовавшими, причем далеко не обязательно это касалось пресловутых времен правления Джугашвили.

И все же для вникливого писателя-сочинителя тут и доселе раздолье. На приклад — то есть языком осьмнадцатого столетия, ради образца — приведу такие чисто средневеково-зашторенные вести. Год сорок восьмой. Из книги постановлений Синода: «В связи с тем, что из-за многотысячного купания в Богоявленской купели на Волге зимой Матерь Православная Церковь была заподозрена посредством публикаций в советской печати в язычестве:

1. Запросить владыку Саратовского архиерея о том, кто позволил толпам граждан окунаться в купель.

2. Перевести его на Вологодскую кафедру».

Или, опять-таки посредством некролога: «Недавно отошел ко Господу настоятель Рождественской церкви Ивановской епархии иерей Смирнов, убитый наповал молнией во время Пасхальной заутрени в алтаре храма с чашей в руке…»

Оттого и составитель настоящих записок освобождается вчистую от подозрений в нагнетании небывальщины. Добавлю разве, что сам митрополит-первопечатник как-то, когда я еще совершенно непечатным внутри отечества автором принес через своего приятеля юбилейную статью про чудотворную Козельщанскую икону Богоматери, явившуюся на Москве в прошлом веке, заметил: слишком много чудес, да еще с подписями докторов Шарко со Склифосовским. Вот ежели бы это было про пятнадцатое столетие, там, про Казанскую или еще…— и завернул. Мне тогда сделалось донельзя обидливо; а вот, выходит, тоже судьба.

В противность тому следует поведать и о чудесах нынешнего времени, отнюдь не более скудном на них, чем век создания «Звезды пресветлой», — и именно тех, которым выпало быть самовидцем. В первый черед припоминается праздник Тысячелетия Крещения Руси. Приложив все хохляцкое тщание, удалось тогда проникнуть в открытый по сему случаю первенец из возвращаемых монастырей — Даниловскую обитель. И всю долгую службу в день Всех Святых, в земле Российской просиявших, на чистом воздухе сзади грохотала то ли собирающаяся гроза, то ли ветер в громкоговорителях. Потом торжества переместились в матерь русских городов — Киев… Сюда неделю спустя в день открытия заново Печерской Лавры дождик-таки добрался, но опоздал к чину освящения.

На самый главный молебен, проводившийся посреди Владимирской горки, пришлось пробираться уже через четыре заслона стражников — но тут выручил красный цвет членской книжки писательского союза, легковерными уполномоченными принимаемой за принадлежность к куда более весомому ведомству. И вот, только мы с женой пристроились в хвост шествия «матушек», как наконец хлынуло такое потопище, что через полчаса склоны днепровских берегов превратились в каток, а вскинутые поначалу зонтики —в изощренный вид холодного душа, разбрызгивающего ледяные струи с концов дужек искусственных черных цветов на окружающих. Причем проливень хлестал ровно столько, сколько шло моление. И лишь после хорового величания празднику он мгновенно иссяк; затем вылезло жаркое летнее солнце и высушило за пять минут всех промокших до нитки православных. А стоявшая рядом древняя схимница обронила: «Вот и окрестил нас Господь на второе тысячелетие…»

После открытия киевских пещер — а их притворили еще на моей младенческой памяти как раз при Хрущеве — там стала мироточить вновь глава, почитаемая за мощи Климента папы Римского. Был заснят фильм — его показывали на собрании в Москве, затеянном к возрождению храма Христа Спасителя, где наместник обстоятельно излагал — вот, послали миро «страха ради коммунейска» в республиканскую Академию наук на анализ. Там молчали-молчали, а потом, отговорясь, что вещество совершенно неведомое, препроводили в столицу. С тем и замолкли вчистую.

Год спустя, во время ежегодного праздника просветителей славянских Мефодия и Кирилла, довелось снова побывать в Киеве; но о ту пору там уже изобрели иное развлечение — дескать, Русь не общая мать, да и святые не наши — катитесь домой со своими угодниками! Наместо Богородицы У нас богиня Ридна Украина, а в киот от славянских учителей помещается приснопоминаемый Тарас Григорьевич. Как раз тогда-то глава мироточить перестала.

Зато в далеком Зарубежье в 1982-м, лето спустя после прославления Новомучеников Российских, случилось чудо с вывезенной из Афона православным чилийцем Иосифом Муньосом Иверской Богоматерью. Были у нас прежде плачущие иконы Царицы Небесной; существовали и источавшие Миро мощи. Но тут впервые мироточить стала икона Матери Божией. И источение это длится по сей самый день: мне довелось быть одним из бесчисленных тому свидетелей на съезде православной молодежи в 1991 году в Буэнос-Айресе.

Ровнехонько в день отбытия домой перед изливающей миро иконою остававшиеся соотечественники отслужили молебен о спасении державы — ибо то было пресловутое 19 августа, самое начало позорного «недоворота», для кого-то представшего как смертный для России час.

41

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ «ЗВЕЗДЫ ПРЕСВЕТЛОЙ». ПОВЕСТВУЮЩАЯ О ТОМ, ЧТО ПРОИЗНОСЯЩИМ МОЛИТВУ АНГЕЛЬСКОГО ОБРАДОВАНИЯ ПРЕСВЯТАЯ БОГОРОДИЦА ПОМОГАЕТ СВОЕЮ МИЛОСТЬЮ В ПОРУ КОНЧИНЫ.

ЧУДО 1. В одной стране жила девица по имени Мария, которую некий отрок просьбами, обещаниями и дарами убедил ежедневно приносить слова архангельского гласа Царице Небесной; с великим умилением припадая к земле и воздевая руки, творила она моление трижды в сутки — утром, вечером и перед сном. Родители же дали ей лестовку, кою она носила при поясе, вооружившись, словно щитом. Затем она вышла замуж, но обычая своего не переменила, а приложила еще большее усердие, со всяким стихом ударяя сама себя по телу, и творила так многие годы. Родила Мария в браке десятеро детей и всех их также приучила молиться ко Приснодеве, давши хорошее воспитание. Однажды случилось ей посетить одного духовного наставника, чтобы спросить научения о спасении. Учитель, видя, что говорит с женою, сказал: «Вот что тебе советую. Первейшая твоя добродетель есть любовь к супругу, жизнь по закону и во всем ему повиновение, не ища никаких иных мужчин, кроме него. Вторая — содержать детей своих и дом во благом наказании. Третья же — иметь милосердие и сочувствие ко всем людям. Четвертая — избегать праздности и многословия как врага. И, наконец, почитать церкви Божии, часто их посещая». Услыхав это, она отвечала: «Все сие я соблюла, отче мой, и кроме того имею еще некое обыкновение, о котором хочу у тебя спросить: любезно ли оно для Спасителя?» Он согласился: «Скажи мне, в чем оно состоит, дочь моя, и я с Божией помощью постараюсь помочь тебе советом». Тогда Мария рассказала: «Я приношу Пресвятой Деве венец из ста пятидесяти «Богородиц» в три степени. Произнося начальную полусотню, имею перед умственным взором каждую часть Ее пречистого