Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

Кавказский наместник в смятении телеграфировал царю: «Обратное движение ахал-текинского отряда я представить не в состоянии». Провал экспедиции был особенно чувствительным для царских властей, поскольку их британским конкурентам удалось на первоначальном этапе добиться существенных удач в развязанной ими агрессивной войне в Афганистане. 21 сентября (3 октября) 1879 года Д. А. Милютин, охваченный тревогой, записал в свой дневник: «Неудача наша поднимет дух противника, уронит наш престиж в крае и будет радостью для наших европейских врагов». Через несколько дней он вернулся к этому же вопросу, отметив, что поход Ломакина окончательно провалился, и с горечью подчеркнул: «Счастливее нас англичане: все невзгоды для них обращаются в выгоду. Есть известия уже о вступлении английских войск в Кабул»[160]. (Вскоре, однако, афганцы нанесли захватчикам ряд сокрушительных ударов. – А.Ш.)

За экспедицией Ломакина Скобелев следил очень внимательно. Во-первых, она была одним из этапов той среднеазиатской политики, в которой он сам принимал деятельное участие. А во-вторых, в числе участников экспедиции находился князь Долгоруков, на основании рассказов которого о якобы имевших место проступках Скобелева в Фергане Михаил Дмитриевич был сурово встречен императором в марте 1877 года.

«Что говорят в Москве о Ахал-Текинской экспедиции под предводительством героев Петербургского яхт-клуба?» – спрашивает Скобелев И. И. Маслова в письме из Минска 18 ноября 1879 года. – Не возмутительно ли?! Неудача всегда на войне возможна: победу дает Бог, но грешно шутить войною, а коль дошутился, плати собственной кровью, а не кровью наших мучеников солдатиков да молодцов армейских строевых офицериков! На месте Тергугасова (генерал, посланный разобраться в причинах неудачи экспедиции. – А.Ш.), видит Бог, я бы всех виновников тут же, при отряде, предал суду»[161].

Планы дальнейших операций в Ахал-Теке обсуждались на совещаниях высших военных чинов Российской империи. Результатом всех этих обсуждений был доклад военного министра царю о походе в Ахал-Теке, утвержденный Александром II в марте 1880 году. Необходимость экспедиции Милютин мотивировал «систематическим» осуществлением Англией «наступательной против нас политики, которая с каждым годом получает все обширнейшее развитие. Подчинив себе Азиатскую Турцию, разрушив Афганистан, завязав тесные связи с туркменами, усиливаясь склонить также на свою сторону и Персию, он осязательно угрожает и Каспийской области»[162].

Во главе новой экспедиции был поставлен генерал-лейтенант М. Д. Скобелев. Назначенный временно командующим войсками, действующими в Закаспийском крае, с подчинением ему Закаспийского военного отдела, он в мае 1880 года прибыл в Красноводск и начал деятельно готовиться к экспедиции. Первым его предприятием стало строительство железной дороги от Красноводска до Кызыл-Арвата. В июле участок пути от Красноводска до Молла-Кары на протяжении 22 с половиной километров уже вступил в действие.

В Петербурге рассчитывали, что экспедиция займет Ахал-Текинский оазис, но царское правительство не желало широких военных действий. Зная характер Скобелева, военный министр Д. А. Милютин заявил новому командующему: «Военные действия не цель, а только средство к умиротворению туркмен, а потому не следует искать боя»[163].

3

Отправляясь в экспедицию, «имея в виду предстоящие при этом боевые дела, в которых для каждого участвующего, возможно найти смерть», Скобелев захотел сделать духовное завещание. В письме к своему доверенному лицу И. И. Маслову от 2 апреля 1880 года из Минска, куда Скобелев заехал проститься со своим 4-м корпусом, он намечает содержание завещания[164]. Оно очень интересно и говорит не только о его личных чувствах к людям, ему близким, но и о его общественных взглядах, характерных для той эпохи.

Он обеспечил свою любимую мать на всю ее жизнь, далее говорит о «выделении села Спасского на инвалидный дом, который тем более мне близок и к сердцу, и к совести, – грустно мотивирует он, – что на моей ответственности при постоянном боевом командовании лежит много геройской крови да, к сожалению, и в предстоящих действиях еще ляжет. Я чувствую потребность сделать в пределах возможного для наших инвалидов доброе». В завещании этому инвалидному дому присваивается название «Скобелевского» и предоставляется «оному в собственность из состоящих при том селе удобных земель и всякого рода угодий потребное количество оных в таком размере, чтобы доходами с этих земель или угодий вполне обеспечивалось в вечные времена содержание и существование предполагаемого инвалидного дома».

Затем «существующие в селе Спасском Рязанской губернии Ряжского уезда училища, как рассадники народного образования, должны быть поддерживаемы и обеспечены выдачей денежных сумм, потребных на приобретение школьных пособий, приличное жалование учителям и проч.». Здесь важен не столько сам факт заботы Скобелева о народном просвещении, русская широта и щедрость, сколько гуманизм и прогрессивные взгляды, присуще этому незаурядному военачальнику. Так, в письме к И. И. Маслову он делится своими соображениями: «Потребность народного образования ощущается в нашем отечестве всеми людьми честными, совесть которых не заглушена инстинктами обжорства в обширнейшем и, скажу, худшем смысле этого слова. Я считаю делом добрым и русским, владея состоянием, в случае моей кончины обеспечить по возможности средствами великое дело народного образования. В такой постановке вопроса я даже вижу, хотя отчасти, исцеление тем ужасным бедствиями, которые всегда влечет за собою война».

…План экспедиции созревал у Скобелева постепенно. Остановившись почти на такой же численности войск, какая была у Ломакина, он принял за единицу формирования не батальон, а роту, считая, что для войны в степных условиях это более рационально. Отряд он задумал экипировать по последнему слову тогдашней военной науки: здесь были пулеметы, ракеты, ручные гранаты, особый инженерный и артиллерийский парки, опреснители. Продовольственный режим главнокомандующий определил фразой: «Кормить до отвалу и не жалеть того, что испортится».

Когда, еще в Красноводске, Скобелев начал свои приготовления к походу на Геок-Тепе, вдруг оказалось, что невозможно достать верблюдов, а без этих животных о переходе через песчаные степи нечего было и мечтать. Сколько ни бились, верблюдов достать не могли. Туркмены наотрез отказались поставлять их из боязни, что текинцы жестоко за это отомстят. Скобелев даже арестовал пятерых влиятельных старшин, но и это не помогло: кочевники упорствовали, а время шло, и откладывать начало похода становилось невозможным.

Текинцы смелели день ото дня. Однажды они напали на доктора Студитского, возвращавшегося с конвоем после объезда постов. Во время схватки Студитский был убит, а его спутников спасла от плена только случайно подошедшая рота. Михаил Дмитриевич из опыта знал, что на текинцев действует только сила, а тут каждый день промедления все более убеждал их, что русские не в состоянии ответить. Тогда Скобелев вспомнил о Громове, русском купце, которого знал еще со времен Хивинского похода. Он вызвал купца, не торгуясь, уговорился о цене, и тот, хотя и с опозданием, доставил сперва в Красноводске, а потом и