Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

можно устроить… Вообще, я был бы рад, если бы начальники частей сами придумывали, как занимать солдат. Одно для меня очевидно: у нас солдат молодой, впечатлительный и требующий сердечного ухода за ним»[166].

Эти приказы, написанные бодро и деловито, лишены пустой декларации, они всегда очень конкретны, изобилуют мотивировкой и историческими примерами из военной истории недавних лет. «В нем все было наизнанку, – говорит о Скобелеве участник похода полковник А. Ф. Арцишевский, – наоборот бюрократической мертвенности, он не мог слышать формализма без дела, без разума, без нужды… Вы могли у него спать и ничего не делать сколько угодно – лишь бы дело у вас от этого сна и бездействия не страдало». Строгий и требовательный к подчиненным, особенно если это касалось посягательств «на казенный сундук или же на солдатские крохи», он и сам работал, не зная усталости, вставая с рассветом, стараясь лично контролировать исполнение распоряжений. Угодить ему по службе было чрезвычайно сложно. Еще один интересный штрих к портрету нашего героя: в самой тяжелой обстановке он «никогда не расставался с книгами и учебниками, никогда не сидел дома без дела. То стол его завален фортификационными чертежами, то вы на столе увидите философию Куно-Фишера, то всемирную историю Шлоссера, то физиологию Фохта»[167].

Трудно оказалось поднять упавший дух войск Закаспийской области. Служба здесь была тяжелая. Некоторые части находились уже три года среди палящего зноя песчаных пустынь. «Пытка ужасная, жизнь непонятная, – писал один из военных, – тоска, скука и апатия заедают человека своею мертвенной монотонностью и однообразием, словно вся ваша жизнь отрезана навсегда от остального мира – особенно, когда видишь пароходы на открытом рейде, проходящие мимо, что бывает осенью и зимой, когда пароходы не могут приставать к берегу. Тогда, кажется, и жизнь, и смысл, и все далекое родное, и все заветное уносится с этими пароходами в неведомую даль, в чужие края, чтобы еще больше истиранить ваше нудное и заболевшее терпение. А там, между тем, ясными точками на горизонте носится на своих аргамаках неприятель, быстро и неожиданно нападает на наши транспорты и караваны и безнаказанно исчезает в своих степях, так как мы не всегда имели возможность его преследовать с успехом»[168].

И когда среди этих пустынь и угнетенных людей появился молодой, энергичный, стройный главнокомандующий, с заслуженной репутацией народного героя – началась кипучая жизнь, полная внутреннего смысла и бодрых ожиданий. Всем стало ясно, что наступило движение вперед, к победе.

Слух о назначении Скобелева на высокую должность стал известен среди туркмен, вызвав большое волнение. Гез-Каллы – Кровавые Глаза – так прозвали Скобелева здесь, словно кем-то заговоренный, неуязвимый генерал, величественно появлявшийся перед врагом, производил сильное впечатление на азиатов. Всполошились и англичане, послав ободряющее письмо и подарки текинскому хану и направив многочисленных агентов для соответствующей работы в Персию и Мерв. Появились английские разведчики и у Скобелева, который с трудом от них избавился.

Туркменское мусульманское духовенство, в свою очередь, продолжало усиленно распускать лживые слухи о жестокостях русских войск. Говорили: ссоры не возникло с русскими, если бы туркмены знали, что те не изнасилуют их жен, а всех мужчин не уничтожат. На самом деле, как ниже будет видно, русские всячески охраняли туркменских женщин от насилий, мужчин же, которые добровольно прекращали сопротивление, отпускали с миром. Текинцы обращались за помощью в Мары (Мерв), писали в Хиву – словом, искали поддержки, где только возможно. Наиболее малодушные уезжали в Теджен и Мургаб.

Среди текинских вождей не было единства. Самый авторитетный среди туркмен предводитель – Нур-Верды-хан умер. Его сын, Мамут-Кули-хан, пользовался уже гораздо меньшей популярностью. К тому же он делил власть с еще тремя туркменскими ханами. Обороной фактически ведал Тыкма-сардар, опытный воин, но политически весьма неустойчивый. У него не было уверенности в обороноспособности Геок-Тепе, жил в крепости без семьи: не хотел подвергать ее риску.

К Скобелеву из некоторых аулов пришли представители, заявив о своем согласии выступить против Геок-Тепе. Бами стал опорным пунктом царских войск. Общая численность русского отряда для действий против Геок-Тепе составляла почти десять тысяч человек.

Воинственность туркменских вождей не оставляла надежды на мирное соглашение. Скобелев, в свою очередь, хотел нанести текинцам сильный удар. В своем письме Куропаткину он объяснял: «Азию надо бить не только по загривку, но и по воображению»[169].

В неравной борьбе текинцы проявили не только необыкновенное мужество, но и воинское умение. Они вели партизанскую войну, совершая набеги на русские отряды и укрепления. Однажды текинцы подкрались к русскому лагерю в Бами и всю ночь предпринимали атаки на сторожевой пост. В июне 1880 года они напали на русский военный караван (до 300 человек). Казаки в течение 8 часов находились под перекрестным огнем неприятеля. Большие столкновения, правда, были редки, но отдельные стычки царских войск с текинцами становились повседневными. Конные текинские отряды, как правило, нападали внезапно. С молниеносной быстротой и легкостью они уходили, затем от преследования в пустыню и фактически были неуязвимы.

4

Во время похода Скобелева постигло тяжелое горе – смерть матери, Ольги Николаевны. Это было неожиданным. Вспоминалось, что вскоре после похорон мужа, она решила заняться благотворительностью – помогать раненым, отправившись на Балканский полуостров, где стала во главе болгарского отдела Красного Креста. Ольга Николаевна открыла в Филиппополе приют для 250 детей, приюты и школы в других городах Болгарии и Восточной Румелии. Но ее благотворительная деятельность трагически прервалась: она была убита под Филиппополем, и среди убийц оказался капитан румельской полиции, русский поручик А. А. Узатис, тот самый, который служил под начальством генерала М. Д. Скобелева во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов и очень многим ему обязанный.

Вот как все произошло. Мать М. Д. Скобелева и до этого совершала поездки на Балканы. А. Н. Куропаткин вспоминал: «С окончанием военных действий Ольга Николаевна едет в Болгарию и Румелию, где под видом дамы-патронессы вмешивается в политические дела… Михаилу Дмитриевичу несколько раз приходилось останавливать пыл своей матери, даже просить ее удалиться в Россию. Можно думать, что материнское честолюбие Ольги Николаевны заходило настолько далеко, что она считала возможным увидеть своего сына первоначально генерал-губернатором, а затем князем Болгарии и Румелии и, наконец, собирателем славянских земель на Балканах в одно сильное государство… В 1880 году, посетив еще раз Румелию, она была изменнически зарезана в то время, когда сын ее напрягал все свои нравственные силы, чтобы привести к полному устройству порученное ему покорение Ахал-Текинского оазиса. Незадолго до смерти Ольга Николаевна явилась в народное собрание в Филиппополе, где ее встретили восторженно как мать русского героя, любимца болгар»