Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

О чём только не переговорили мы с ним! Желая ему удачи, не зная сам толком, всё же пробовал наставить лицедея. Чтоб это выглядело деликатно, пришлось самому сыграть. И как он не заметил превращения моего в довольного неудачника, прочитавшего от нечего делать немалую часть библиотеки?

В перегруженном мозгу без пристрастий почти каждой знаменитости можно противопоставить другую. Одни факты сцепить с другими. После чего хоть схватись за голову от ужаса, удобного понимания истории и известных жизней уже не будет.

Добивался я широкого для Николая горизонта. Оттолкнувшись от моего, пошёл бы к своему. Ведь люди в передаче умных артистов – те же многоликие повествования.

Очевидно, шестнадцати крышек обоих дизелей оказалось недостаточно. И всё же Николая теперь больше тянуло на осмысление, чем просто на гримасы. Проблематично выглядело, как ему потратить три зимы после армии на вечернюю школу.

Потом махнуть, чем чёрт не шутит, в театральный или ВГИК, а там будь что будет. Не сомневаясь, я вскидывал на товарища восхищённые глаза, ободряя уверовать в счастливую звезду. Как бы мне хотелось сейчас шикарно и просто написать: он стал знаменитым! Но дружок по юности умрёт в подвале. За день до этого попросит одного из наших провести ему там свет. Кроме бездомного котишки, ничто в жизни уже не держало. Палёная водка доконала его. Сколько талантов загубилось на Руси! Может, оттого, что их у неё щедро много?! Или ещё более чудовищно полно равнодушных?

Словно разрыв снаряда, с которого начинаются войны, зимние события на далёком амурском острове Даманском. Общенациональные дни потрясения от маоистского Китая. Нам твердили: «Братья по социализму – вечные друзья». А они повторили все гнусности былых врагов. Убедились генералы, что солдатскими жизнями остров не отстоять, решились дать залп из «градов». Смели саранчу, к такой-то матери. Везде проходили митинги. Народ готовили к худшему варианту, то есть к войне. Наш плавкран посетил подкованный в политике партии обкомовский работник. Политинформация имела волнительный вывод: возможно всё. На тот раз обошлось… Удивительное дело, как наши верховные умеют превращать победы в поражения. Начались переговоры. Остров тихохонько отдали. Китайцы протоку засыпали. Теперь он приращённый их берег. Не отступая от правды: начались дарения с Хрущёва. По явной дурости Порт-Артур и Дальний им влёгкую вернул. Брежнев Даманским отделался. Горбачёв с Ельциным Дальневосточную русскую землю уступать продолжили. Процесс тот не ржавеет. Восточные окраины по тихой воде заселяют. Добром это не кончится. Ведь мы по отношению к Поднебесной такие же, как малюсенькая Эстония к нам. Мир строится на системе противовесов. В 1900 году невесть какой, но всё же начальник Генерального штаба Куропаткин несложно вычислил: в начале следующего столетия русских будет 450–470 миллионов.

Революция и то, что с народом нашим сделали, уподобив его хворосту для марксистской кочегарки, арифметику перечеркнуло. Может, часы до великой беды затикали? Если так, сколько их осталось? Никому не ведомо. Большую часть роковые стрелки, сдаётся, преодолели. Господи, спаси Россию!

Воинству православному дай прежнее мужество защитить Отечество…

Перед самой навигацией призвали на службу Корельского.

Его не увезли, как прочих, в общих вагонах из Архангельска.

Народного таланта оставили при городском Доме офицеров.

Все два года Николай пел в ансамбле бравые строевые песни с хорошо поданным молодецким видом. Для души, как говорится, свой ВИА организовали. Там он не только смотрелся с электрогитарой, но и по-музыкантски играл. Рядом с Николаем не добирали в симпатиях зала другие парни. Только их солистка Наталия Горушкина могла разделить с ним концертный успех. В ней таился не сразу видимый шарм. Как и в простенькой фамилии, пряталась ласка и защита.

Я не избежал её обаяния. Признаюсь ещё в одной сердечной неудаче, потому что прелесть Горушкина училась в параллельном классе. Подойти разговориться так и не решился, словно она была не простой девчонкой, а Мэрилин Монро…

На плавкране занялись делом, которое часто выпадало «шестёре». Только схлынул паводок, на своих дизелях прибыли под Гневышево. В стороне от фарватера принялись черпать грейфером песок. Шаланды под него подавали не часто.

Это- то и считалось курортной жизнью. Каково было увидеть, как на третьей из них, притащенной «Сталеваром», стоял Боря Урпин и пропаще улыбался. Когда он пришвартовал утлую, битую посудину, имевшую в корме жилой отсек, похожий на камеру, обнялись пушкинскими лицеистами.

Сказанное Бобом «Мы дети ФЗО – мы дети рока» претворилось в жизнь.

Какие чудесные вечера выдавались на Двине! Прекрасно виднелся с палубы почти макетный строй домов набережной. Один из них на траверзе с нами: величественный, с колоннами поражал воображение давностью служения. Ведь подле в 1819 году несли караул усачи гвардейцы. Сам государь Алекcандр I c визитом пожаловал. Архивные доки до сих пор спорят: тот ли дом или несохранившийся соседний купеческий? Так ли, иначе ли – всё равно благородная старина. И гвардейцы стояли подлинные. Точь-в-точь для обращения:

Скажи-ка, дядя, ведь недаром

Москва, спалённая пожаром,

Французу отдана…

Над водной гладью, подобно огромным мотылькам, скользили, ловя ветер, паруса яхт. Стояла оберегаемая тишина белых ночей со свежестью воздуха от почти сплошь зелёного левобережья. Панорамная картина завораживала и, наверное, даже лечила старика Панфилыча. Когда же притаскивали шаланду, полусонный матрос расталкивал в первую очередь меня. Затем шёл «брать» электромеханика. Тот спускался в машину уже при набравшем обороты «Букка», работающем на генератор. Сделав переключения на ГРЩ, он прощально взмахивал мне рукой и уходил досыпать. Матрос к тому времени поднимал крановщика. Шаланда начинала ухать и вздрагивать своим железом от первых тяжёлых, мокрых шлепков песка. Не проходило и часа, как её притопленную отволакивал кто-нибудь из «рюриков». Подкачав компрессором пусковые баллоны, постепенно и всё же спеша, ставил топливную ручку на «стоп». Надёжный «Букка», прочихавшись индикаторными клапанами, замирал. Сонное безволие не овладевало мной. Подолгу стоял на палубе, отходя от машинного грохота на речной тишине. Думалось, мечталось… К восьми утра подваливал рейдовый катер со сменой. Отвахтившие при параде на ходу передавали налаженное за зимний ремонт хозяйство.

В навигацию работали сутки через двое, что участило музыкальные занятия и пропадание зарплаты в винном отделе «Сполохов». Ободрённый умением играть по нотам с десяток романсов и полонез Огинского, над тем не печалился. Ровно на третьи сутки являлся к катеру счастливым человеком. Потребности в речном песке были меньше наших возможностей. Потому паузы между работой крана каждый заполнял на свой вкус. Уверенный в дизелях Панфилович предпочитал покой и лежание