Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

облик заставлял внутренне подобраться и выслушать каждое слово незнакомца. Но всё, что он сказал, звучало приветливо и просто. – Здравствуйте, меня Клавдия Николаевна со двора привела. Попросила гитару настроить. И подал нам с отцом действительно крепко жмущую руку. Тут затараторила мать, внеся во всё ясность. Оказывается, Николай Алексеевич Двинин – наш сосед из второго подъезда. К стыду, небывалому прежде, мы даже не знали, с кем рядом живём.

Стесняясь и дичась на проявление речи, вытащил из-под кровати в запылённом чехле дешёвую cемиструнную гитару, с год как купленную. За это время она не раз бралась мной в руки и огорчительно пряталась обратно. Сумбур извлекаемых звуков заставлял верить в медведя, наступившего на ухо. Почему-то тогда мерещился ухмыляющийся Пьер, да ещё облокотившийся на этажерку.

Вначале произведший необычное впечатление взял несколько аккордов и принялся крутить колки. Потом те же аккорды зазвучали приятно и волнующе. Лукаво посмотрев на нас, он вдруг заиграл тотчас узнаваемый романс «Я встретил Вас». Полились такие трепетные, рвущие сердце звуки, с такой безнадёжной, сладкой печалью, что наш четырёхугольник с будничной жизнью и сам разновеликий мир перестал суще-ствовать. Жили только созвучия, слетавшие со струн – чистые, ясные, нежные. Когда маэстро кончил играть, мы принялись неловко наперебой хвалить. А тот, очевидно, тоже слегка смутившись, отложил гитару и принялся расспрашивать отца:

– С какого года?

– Откуда родиной?

– На каком фронте воевал? и т. д.

Словом, начался разговор двух мужчин, у которых главным воспоминанием жизни была война.

С того и узнали: Николай Алексеевич родился в поморской деревне Лопшеньге.

Оттуда и призвали. Догуливал свои молодые годы уже после 45-го. Зубов, сплюнутых от жестокой цинги, лишился, когда их бригада морской пехоты держалась мёртвой хваткой за скалистый хребет Муста-Тунтури. Чёрные бушлаты – особая метка, по которой ни их, ни они в плен не брали. Заставили морпехи немецких горных егерей самих ничком за камни уцепиться.

В 42-м бригаду перебросили в самое пекло Сталинграда.

И каждую минуту кому-то из них доставались орёл или продырявленная решка. Ему досталось только не увечное ранение. С победным исходом битвы у Волги оставшихся геройских братишек снова доставили в Мурманск. Войну закончил в норвежском Киркенесе. Тут Алексеевич, как человек большого жизненного такта, стал прощаться, обещав когда-нибудь зайти. Долго мы после делились впечатлениями о нём… Мучает до сих пор труднообъяснимое. Почему наше общение стало кренящейся бедой, поторопившей яркую жизнь и талант? С того ли надо начать, что появились у нас поначалу казавшиеся лишними двести моих рублей. Быт же и издержки на прожитьё сохранились, как раньше. Лучше бы мать кинулась покупать входивший в моду аляповатый хрусталь или что ни попадя. Правда, я приобрёл в военторге щегольскую, с каракулем, кепи, какие носят капитаны первого ранга. На толкучке купил приличную зелёную куртку не совсем моего размера и остался совершенно доволен основательностью своего гардероба. Но новые две сотни каждый месяц при магазинной пустоте – испытание чересчур. Охватила ли тоска по прежней курсантской жизни, сказались ли ранние стопочки или требовалась отдушина для души? Верней всего, искался повод для общения с редкостным человеком? В общем, эти причины опавшими осенними листьями разом обсыпали мою легко поддающуюся настроению головушку. Во второй раз он пришёл по моему настойчиво-вежливому приглашению и засиделся дотемна. Водка сделала своё дело, исключив разом стеснение, неловкость пауз в разговоре и саму действительность. Теперь мы даже пели под заразительно отточенный аккомпанемент военные: «Прощайте, скалистые горы», «Редко, друзья, нам встречаться приходится». По особой папашиной заявке некрасовское «Средь высоких хлебов затерялося». Когда выводили нестройно, но искренне

…Меж двумя невысокими ивами

Успокоился бедный стрелок…

– голос отца давал слезливую осечку. Нам казалось: именно мы, сострадая, выбрали лучшее место несчастному бродяге. После частого опрокидывания, без гримасы от горькости, цепляло нас с батей ухарство. Само собой под ограниченно-знаменитую

песню северных морпехов, здорово разбавленных заключёнными. За острым недостатком «правильного пополнения», командущий СФ на такое решился. Жалеть ни НКВД, ни ему не пришлось. Возник

чудовищный сплав грубых и отчаянных. Сыскался заводной шлягер, с которым подымались они в штыковые.

Ах, какая София Павловна зажигала в нём! И какими шашнями

сводила с ума пылкого поклонника! А братишек Софочка враз отсылала на отлёт в мужские чувства.

…Полжизни я готов отдать,

За то, чтоб Соньку …

Со словами о грешной пышечке представлялось легко помереть и тем более вогнать в чужого трёхгранный русский штык.

Даже сейчас, проборматывая куплеты, отчего-то завожусь и тоже отлетаю.

Удивительно, что и у белых была своя подобная отдушина со словами:

Я гимназистка шестого класса…

В ней только гораздо сложней изнанка чувств. Жгуче кипят под сердцем несмываемые оскорбления. На своей же Родине стать без вины приговорёнными к отнятию чести. Свыкнуться со смертушкой по произволу каких-то упырей. Тут поневоле взбесишься. Русские ведь душою! Бестолковое, радушное прощание. Прошу, краснея, научить чуть-чуть перебирать струны. Так и повелось. Наши встречи начинались короткими трезвыми уроками игры с нот полюбившихся романсов. Он сам определил, что хулиганское не для меня. Хотя и хотелось овладеть заводным, воле его перечить не стал. Оригинальный мой учитель хвалил лишь за пальцовку. Больше отметить было не за что. Играл вроде правильно, да только ангел не коснулся. Без такого таинства – всё любительство чистого разлива. Потом следовало долгое застолье с песнями, помогающее с приятностью тратить бесценное время.

Порядочно возмужав таким образом, пошёл с прежней компанией в десятый класс. Увидел на первом уроке, как беспокойно ёрзает похорошевшая Танечка, занявшая парту по траверзу со мной. Но сердечные делишки и всё прочее, что отдавало сентиментальностью, уже перестало волновать. Настоящие мужские дела открылись мне и начинали диктовать свои поступки чести. В получки и авансы отпетые «дети рока» не расставались, а шествовали в близкий угловой магазин. Последнее свидание с портофлотовской кассой уходящих в армию решили отметить по-особому и как следует. Тот день выпал свободным от вахты. Я сорвался в контору, пообещав дотемна вернуться. Только намерения подправились старым запалом 6-й, 7-й моторной. Мы пили, если занять у Высоцкого, «из горлышка с устатку и не евши». К тому же – сильно расчувствовавшись от причины ералаша. Толкались на Поморской во всех трёх магазинах с «нашими» отделами. К полуночи, по причине морозца, общей обалделости от криков, поцелуев и сбивчивых, горячих речей, кое-как сели в разные трамваи… Трещит башка. С удивлением рассматриваю сначала батарею отопления, площадку, выложенную кафелем, сбег и