Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

Так «мим» шарашился по сцене минут пять.

Кто-то хихикнул, смешок поддержали. Затылок директора училища покачивался знаком явного осуждения.

Николай в последний раз во что-то ткнулся и исчез. Большинство поберегло ладоши, кроме четырёх моторных. Обидно. Не Колька – жанр виноват. И этот француз Марсель Марсо – явная балда из телика.

Далее под «яблочко» судовые трубопроводчики приставляли куда-то трубу с клапаном. Туда-сюда – неудачно. Наконец сообразили. Фонарь якобы её приварил. Тут является их мастер, изображая стармеха. Начинает вникать: паровая? водяная? Снимает ботинок, вешает под клапан. Пробует и кричит: «Ком-пот-на-а-я!» В зале долгий, какой нужно, отклик. Ничего не скажешь, народно сыграли.

Пара так себе выступлений, и Фонарь бросает в зал: – Стоит послушать. Владимир Дудулатов, 6-я моторная.

Наш замечательный товарищ с неузнаваемой походкой, только-только что-то переживший, начинает декламировать стихи. В них бушующее море. Отчаянный SOS. Корабль, спешащий на помощь. Надежда, которой не суждено сбыться. Они пробились сквозь шторм, через невозможное. И видят: Пляшет на волнах спасательный круг. Гамбург. «Мария Тереза».

Последние строчки в его подаче резанули не слух – душу. А сам он, броско красивый, ладный и смелый, минуту назад рисковал, готов был отдать жизнь.

Магию разомкнуло. Поголовные романтики бешено зааплодировали. То-то, знай наших! – Александр Лысков. Вокал. 6-я моторная. Анатолий Петрович Винокуров с неожиданной стороны. Гитара!

Зная всего лишь восемь аккордов, Пьер вкрадчиво, не стеснительно заиграл. Это тянуло уже на половину успеха. Саня дождался нужного такта и настроенчески стал выводить: Будто кончается год. Тральщик приходит в свой порт. Здравствуй, родная моя. Верю – меня ты ждала…

Взрослость песни приятно будоражит. Ни у кого такое не испытано. Про себя думаем: куда то денется. Как не восхититься и Пьером?! Даровитый, чуть ещё кудрявый. По-своему несчастный разведённый алиментщик. Вдобавок мучается с нами, а мы другими быть не можем. Словом, тупик для всех.

Опять, вне сомнения, доложили золотыми в копилку успеха.

Фонарь, смекнув, что 6-й фартит, позволяет себе пошутить:

– Декламация на тему ле, ле. Э-э, как его, извиняюсь, плохо в школе учился.

Батюшки, появляется Дима Шестаков. Мне делается не по себе. Друг начинает с подкупающей простотой: Погиб поэт – с крестей зашедший, И обмишуренный сестрой…

По рядам, кроме первого, чуть ли не гогот. Кто уговорил Димка выступить? Подсунул стишок. Вижу только: воспринимают как юмор. Так-так, мол, ещё наддай.

Вскакивает учительница обществоведения – и за дверь. Именно в тот момент Димок разрешается строчкой:

Не вынесла душа…

Вообще, все хохочут, и даже директор. Отчётливый был человек. Любил своё училище и всеми выпущенными из стен его гордился. Летом устраивался на рейс необычным первым помощником. И только на судно, где обретался хоть один «шаровец». Потом не пропускал случая рассказать, какой из парня получился моряк.

Говорят, когда он умер, пол-Соломбалы пришло проводить. Атеистические времена. На старинном кладбище больше не хоронили. Всё ж самое почётное место ему там выбрали: у церкви…

Бек спел потрясно. На высоте домашнего таланта и Анатолий Петрович. Сразу после концерта мы кинулись к нашим артистам. Кончики понимания были так близки, но Пьеру уже не среверсировать. Жизнь не крейцкопфный дизель. Характеристики на визы ушли куда надо. Ну, а кто не удостоен – «по-евонному», поделом. Не вылезай из правил.

Отверженные радовались вместе со всеми счастью дня. Постигнуть коллизию и через годы сложно.

Мало-помалу проблема сдачи экзаменов стала доходить до самых трудных, ленивых и тех, кто от безнадёги отпустил поводья. Ко мне она подошла с неожиданной стороны, когда Михаил Васильевич в обычной своей манере огорошил: – Прошу, долобанушки, непременно явиться на экзамен с конспектом ДВС за два года. Иначе примите уверения от покорного слуги, принужденного сочувственно отказать вам прямо у двери.

При этом с лукавым прищуром он обвёл давно подмеченных им нескольких курсантских макушек. Это прозвучало для меня пострашнее грома в детстве. Позор скорого моего состояния живо обрисовался, напрочь лишая чести. Экзамена я не боялся и вышел бы к «барьеру» между двумя анекдотами. Только заброшенный ещё с первого курса конспект панцирем Ермака тянул ко дну.

Исписанный за учёбу у прилежных, имел он вид толстого фолианта со множеством технических рисунков и схем. Переписать его в текучке всяких дел, да ещё связавшись с вечерней школой, представилось трудом неисполнимым.

Чувствуя правоту нашего мэтра, решил хотя бы попытаться. Нашёл подходящую амбарную книгу и принялся воссоздавать летопись давно прошедших уроков. Почти всем оказалось необходимым что-то подправить, дописать, дорисовать.

Лишь совсем над немногими головами не прогремело ничего. Одна из них принадлежала Толику-кочегару. Счастливая его способность быть одновременно разгильдяем и хорошистом спасала и меня. Пользуясь каждым окошком свободного времени, стал переписывать у Толяна, всё более сомневаясь успеть к сроку. Кончить, так оскандалившись, причём по самому хлебу насущному – профессии, да ещё у любимого М.В., пугало воображаемым душевным стыдом.

И опять нашёлся удивительный спасательный круг, который называется дружбой. Кинул его мне всё тот же Толик, за скучную свою субботу с воскресеньем и ещё за несколько вечеров переписавший своей удивительной скорописью значительную часть конспекта. С остальным, воодушевлённый богатым заделом, расправился сам.

Стало доходить до меня, что всякие заваленные дела поднимают вовсе собой не видные. Вот и по-батиному: первыми в атаку поднимались, на кого не подумаешь. Свершают сие неприметные, чудаковатые, обладающие настроенной душой. Не зря же французы азартно распевали под Верденом в Первую мировую:…Ну, вперёд, маленький зуав, кричи ура…

Значит, давно подмечено: на слабых плечах выносится главная тяжесть.

Пошла последняя неделя в стенах училища. Откровенно признаться, не хотелось выползать голой улиткой из его прекрасной защитной раковины. В двух моторных переживали за Владимира Дудулатова, угодившего в больницу. Всеобщее, сродни восхищения, чувство заслужить необычайно трудно. Для этой роли надо однажды родиться. Всё остальное возьмёт на себя природа и нерасшифрованный талант честного первенства. Самое опасное – не поскользнуться на арбузных корках уступок. Попытавшись устоять на одной, навернёшься на всех последующих.

Сколько раз Пьер хотел перетащить его на свою сторону, понимая, как легко тогда будет творить из нас оловянных солдатиков. Но коренным при таком кучере Владимир быть не пожелал. Весёлый красавец, классный морской типаж справедливо получил нашу любовь, которую, увы, не подошьёшь к личному делу.

Обо всех не представленных на визу знали преподаватели. Женская часть смотрела на таковых с некоторым участием, одновременно пытаясь найти несомненные дурные пороки. Первый экзамен по обществоведению убедил меня в этом. За довольно бойкий стрёкот получил троечку с ободрительно-сожалеющими словами: – Ты,