Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

а затем – в наличные деньги для германского бюджета оккупационных расходов, целесообразно сначала взглянуть на более прозрачное обращение с вражеской собственностью. Статья 46 Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны в общих чертах регулирует то, что должно происходить с компаниями, домами и акциями, которые принадлежали врагам. Имеется в виду та собственность, которая во время Второй мировой войны (будь то в Германии или в странах-противниках) находилась под управлением оккупационных властей. Помимо имущества граждан так называемых вражеских государств, немцы включали сюда движимое имущество французских беженцев, а также граждан нейтральных государств, живших во вражеских странах. Их называли «врагами по месту нахождения», имея в виду, например, гражданина Швейцарии, который владел фабрикой во Франции, а жил в Англии.

Согласно финансовым установкам того времени, «запасы и доходы граждан воюющей Германии должны были храниться в доверительном управлении для законного владельца»[683]. Для вида ответственный за это германский комиссар якобы неукоснительно придерживался этого правового принципа, но на самом деле переводил значительную часть материальных ценностей в фонд финансирования войны. Разгадку можно найти в «генеральной доверенности» отдельных доверительных управляющих «на осуществление определенных управленческих мероприятий для обеспечения безопасности и сохранности».

В общей сложности во Франции речь шла о ценностях стоимостью около 2,5 млрд рейхсмарок[684]. «Управленческие мероприятия» варьировались от прямого указания правительства рейха о необходимости конфискации спорных ценностей до «временного принуждения к «сохранению» товарных ценностей»[685]. Кроме того, собственность противника подпадала под действие всех предписаний, имевших отношение к валютному праву. Так, золото, валюту и иностранные ценные бумаги следовало неукоснительно сдавать. Затем они «продавались» кредитной кассе рейха в Париже. После приобретения касса переводила эквивалентную стоимость (во французских франках со счета оккупационных расходов) в службу доверительных управляющих. То же самое касалось и принудительной продажи (конфискации) автомобилей[686]. За все эти ценности управляющие «вражеской» собственностью получали номинально соразмерную компенсацию, а именно казначейские обязательства французского государства. Это делало сделку вдвойне выгодной для немцев: во-первых, они получали возможность использовать золото, иностранную валюту и акции для своих покупок в нейтральных странах, а во-вторых, могли сразу же блокировать эти казначейские обязательства, выданные в обмен управляющим «вражеской» собственностью. Это способствовало сохранению относительной стабильности французского франка. Те же трансформации происходили и с ликвидными средствами «вражеских» предприятий. Они «передавались в доверительное управление» и «инвестировались» там в казначейские обязательства. Дивиденды и прочие доходы от капитала или прибыль этих «вражеских» предприятий в исключительных случаях использовались доверительными управляющими на месте[687].

Из-за спровоцированной оккупационными властями инфляции германский комиссар при Банке Франции с самого начала принял меры по подавлению денежного обращения и покупательной способности, что было характерно и для других оккупированных стран. К этим мерам относились безналичные расчеты между главным управлением кредитных касс рейха и Банком Франции (они были согласованы в ноябре 1940 года). С этого момента французские предприниматели, как правило, получали свои деньги (за поставки товара и услуги оккупационным властям) банковским переводом, осуществляемым Банком Франции по поручению парижской кредитной кассы[688]. Немцы также способствовали подобным чековым операциям, сократив обращение крупных банкнот. Затем ими были выпущены коммерческие векселя с девятимесячным сроком действия. В принудительном порядке государственные субсидии выплачивались казначейскими обязательствами со сроком погашения лишь спустя четыре года. Таким образом предполагалось обуздать раздутый объем денег, вызванный огромными оккупационными расходами[689]. В то же время местные финансовые руководители продолжали политику низких процентных ставок, начатую Францией и Германией осенью 1939 года для снятия нагрузки с их государственной казны. Как и во многих европейских странах, в набор таких мер денежной политики обязательно входил захват еврейской собственности.

В ноябре 1941 года управление по защите валюты во Франции постановило, что облигации, выпущенные французским правительством в предыдущие годы и срок погашения которых истекает, должны выплачиваться только после запроса их владельца. В случае принудительного управления государственными ценными бумагами (а сюда относились все финансовые активы евреев) бумаги оставались заблокированными, равно как и акции, которые были отнесены к «вражескому» имуществу[690]. Эта мера сразу же ослабила давление на печатный станок.

Вероятно, описанный метод финансирования войны осуществляли все германские комиссары при центральных банках оккупированных стран. В Германии, Венгрии и Румынии государственные облигации, которые евреи купили в прежние годы (или впоследствии обязаны были купить), были официально аннулированы в 1941–1942 годах, то есть конфискованы без компенсации. Но правовые акты здесь играли лишь второстепенную роль. С экспроприацией или без нее блокировка подлежащих уплате облигаций немедленно расширяла свободу действий ведущих войну держав в отношении долгов.

В Тунисе вермахт использовал другую технологию быстрого получения денег. Когда западная антигитлеровская коалиция в начале ноября 1942 года высадилась в Марокко и Алжире, Германия и Италия ответили вторжением в вишистскую Францию и французскую колонию Тунис. Спустя несколько недель немцы затребовали у французов 3 млрд франков в месяц «на защиту Туниса»[691]. Но денег во французской казне на это уже не хватало.

Сразу после высадки немцы арестовали нескольких известных евреев (в том числе главу еврейской общины Туниса Мойшу Бор-геля). После того как пленных вскоре освободили, руководство еврейской общины превратилось в своеобразный «еврейский совет». Он был обязан поставлять дармовых рабочих для принудительного строительства баз люфтваффе. Общине пришлось немедленно собрать более 31 млн франков на их содержание. По данным Михаэля Ласкьера, в Тунисе быстро сложилась следующая, довольно типичная ситуация: «Для удовлетворения различных требований Германии еврейское руководство было вынуждено закладывать недвижимость и использовать имущество состоятельных евреев в качестве гарантии банковских кредитов. Таким образом, организованный против евреев террор имел существенную финансовую выгоду»[692].

Упомянутая в цитате практика принуждения евреев к закладыванию своих домов, регистрации их у доверительных управляющих или использования другого имущества в качестве банковских гарантий для военных кредитов была часто применявшимся инструментом грабежа, используемым германскими армейскими интендантами. В данной книге нет возможности более подробно остановиться на том, что получилось из этой практики. Но, во всяком случае, главный интендант оккупированной Бельгии высказывал схожие идеи в разговоре с ответственным за еврейский вопрос чиновником рейхсминистерства финансов. После того как продажа еврейских земельных участков в Бельгии провалилась из-за сопротивления администрации, а также из-за «нежелания местных жителей приобретать бывшее еврейское имущество у военного командующего Бельгии» один из офицеров вермахта предложил попытаться «заставить платить еврейских владельцев ипотечные кредиты по максимальным ставкам, чтобы все-таки выудить деньги». Ведь в конце концов существует немало кредиторов, а «собранные средства можно потом конфисковать». Таким образом, рейх смог бы быстро получить часть стоимости собственности «без необходимости продавать сам земельный участок по