Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

Однако как же понимать то, что девушка именно из-за рождения последнего ребенка, когда сама она уже достигла зрелости и обладала собственными сильными желаниями, была подвигнута отвратить свою пылкую нежность от роженицы этого ребенка, от своей матери, и сосредоточить ее на заместительнице матери? Судя по всему, что стало известно, следовало бы ожидать чего-то противоположного. При подобных обстоятельствах матери имеют обыкновение перед лицом почти готовой к браку дочери смущаться, у дочерей же заготовлена для матерей смесь чувств из сострадания, пренебрежения и зависти, что не привносит ничего нового в нежность по отношению к ней. У наблюдаемой нами девицы вообще было мало оснований испытывать к своей матери нежные чувства. Для той же, еще молодящейся женщины эта быстро расцветшая девушка стала неудобной конкуренткой, и она пренебрегла ею ради родившегося мальчика, ограничила, насколько возможно, ее самостоятельность и особенно ревностно следила за тем, чтобы та подальше держалась от отца. То есть потребность в достойной любви матери могла строиться на этом основании, но, почему же на этот раз она вспыхнула в виде всепоглощающей страсти к даме, остается непонятным.

Напрашивается следующее объяснение: девушка оказалась в фазе возобновления половой активности детского эдипова комплекса, когда к ней пришло разочарование. К счастью, у нее появилось желание иметь ребенка, и, конечно же, мужского пола; то, что этот ребенок должен быть от отца и точно походить на него, не могло прийти ей в голову. Но тут случилось так, что ребенок появился не у нее, а у бессознательно ненавидимой конкурентки, у матери. Возмутившись и озлобившись, она отворачивается от отца, более того, от мужчин вообще. После этой первой большой неудачи она отвергла свою женскую природу и устремилась к другой ориентации своего либидо.

При этом она вела себя совершенно так же, как и многие мужчины, которые после первого мучительного полового опыта очень надолго порывают с вероломным женским полом и становятся его врагами. Об одной из самых привлекательных и несчастных личностей (княжеского рода) нашей эпохи рассказывают, что он стал гомосексуалистом из-за того, что возлюбленная невеста обманула его с каким-то заезжим парнем. Не знаю, реальный ли это факт, но некая часть психологической истины в этом слухе содержится. В случае нормы все наше либидо на протяжении жизни колеблется между объектами мужского и женского пола; когда холостяк женится, то отворачивается от своих друзей, а когда брак приелся, возвращается за привычный столик в кафе. Разумеется, там, где колебания особенно основательны и результативны, наше внимание направляется на тот специфический фактор, который решающим образом благоприятствует той или другой стороне, возможно только поджидая подходящего времени, чтобы совершить выбор объекта любви в собственном духе.

Итак, наша девица после происшедшего разочарования отказалась от желания иметь ребенка, от любви к мужчинам и от роли женщины вообще. Даже в этом случае дело могло развиваться явно самыми разными путями, происшедшее же на самом деле оказалось крайним вариантом. Она превратилась в мужчину и стала принимать мать в качестве объекта любви вместо отца[88]. Конечно, ее отношение к матери было с самого начала амбивалентным, поэтому легко удалось оживить былую любовь к ней и с ее помощью достичь сверхкомпенсации установившейся теперь враждебности к ней. Так как с реальной матерью мало что можно было сделать, то на основе описанной перемены чувств начались поиски ее замены, к которой можно было бы прильнуть пылко и нежно[89].

На основе ее реальных отношений с матерью добавился практический мотив в виде «пользы заболевания». Мать все еще ценила то, что мужчины продолжали ухаживать за ней и восхищаться ею. Итак, девушка стала гомосексуалкой тогда, когда мать посвятила себя мужчинам, стала, как говорится, «увертываться» от «нее», устранила ее с дороги, что с тех пор с недоброжелательностью вменялось ей в вину[90].

Приобретенная таким путем ориентация либидо начала укрепляться, когда девушка заметила, как неприятна она стала отцу. Со времени первого наказания из-за слишком тесного сближения с некоей дамой она знала, сколько боли доставляет отцу и как она могла бы ему отомстить. Теперь она оставалась гомосексуальной из-за непокорности ему. Девица не испытывала угрызений совести из-за того, что вводила его в заблуждение и лгала ему. В отношении матери она была неискренней всего лишь по необходимости, ради того чтобы ничего не знал отец. У меня сложилось впечатление, что она вела себя согласно основному принципу талиона: как ты себя ведешь по отношению ко мне, так и тебе придется терпеть, что я так же поведу себя по отношению к тебе. Да и неосмотрительность во всем прочем деликатной и умной девушки я не могу оценивать как-то иначе. Отец должен был все же познакомиться с дамой, в противном случае девица не освободилась бы от чувства мести, ставшего для нее чрезвычайно настоятельным. Она упорно старалась появиться с возлюбленной на людях, прогуляться по улицам вблизи конторы отца и т. п. Да и эти вещи делались не без умысла. Впрочем, примечательно, что оба родителя вели себя так, словно понимали потаенную психологию дочери. Мать демонстрировала терпимость, словно уступчивость дочери расценивала как любезность, отец не особенно вникал в ее дела, будто чувствовал направленное на него желание отомстить.

Но последнее усиление инверсии девица претерпела тогда, когда в лице дамы она столкнулась с объектом, который доставил удовлетворение ее затрагивающей к тому же того брата части гетеросексуального либидо.

3

Изображение на плоскости плохо подходит для наглядного представления переплетенных друг с другом и протекающих в различных слоях психики психических процессов. Я вынужден придерживаться обсуждения рассматриваемого случая и несколько расширить и углубить сообщенное ранее.

Я упоминал уже, что девица в своем отношении к обожаемой даме придерживалась мужского типа любви. Ее безропотность и непритязательность на ласки, «che poco spera a nulla chiede», блаженство при позволении какое-то время сопровождать даму, а при расставании целовать ей руку, радость, когда та хвалила ее красоту. Тогда как подобное признание кем-то другим ничего для нее не значило, паломничество по местам, где возлюбленная хоть раз бывала раньше, утрата всех простирающихся далее упомянутых чувственных желаний, интересов – все эти мелкие детали соответствовали, скорее, восторженной страсти юноши к прославленной художнице, которая, как он полагает, намного превосходит его и на которую он отваживается взглянуть только украдкой. Совпадение с одним из описанных мною «мужским типом выбора объекта любви», особенности которого я объяснил привязанностью к матери[91], доходит вплоть до мелких деталей. Видимо, могло удивить, что