Записки придворного. Изысканные обычаи, интеллектуальные игры и развлечения итальянского общества эпохи Возрождения - Бальдассаре Кастильоне

показали, женщины действительно способны обладать теми же достоинствами, что и мужчины. Причем часто происходит так, и не стану даже пытаться понять почему, мужчине они способны предоставить все возможное, чем они могут обладать, и даже более того, что у них есть.

Я хотел бы назвать чудом, что синьор Гаспаро выступил против меня, видя, что всегда существовали в мире и теперь встречаются женщины, похожие на нашу синьору, и мужчины, подобные тем господам, что мы описали».

На что Гаспаро ответил: «Ваши аргументы не кажутся мне убедительными. Ведь если бы я спросил у вас, кто те великие женщины, что вы восхваляете, чьи они жены, сестры и дочери, какую они принесли пользу их мужчинам – вы были бы смущены».

22. «Поистине, – ответил Джулиано Великолепный, – мне нечего смущаться, свидетельством чего являются множественные примеры, которые мне хотелось бы привести. Если время позволяет, мне бы хотелось рассказать вам об Октавии, жене Марка Антония и сестре Августа, а также о Порции, дочери Катона и жене Брута, Кайе Цецилии, жене Тарквиния Приска, Корнелии, дочери Сципиона, и о многих других весьма примечательных дамах.

Причем не только о наших женщинах, но и о представительницах других народов, скажем об Александре, жене александрийского правителя евреев. После смерти мужа, когда она увидела, что люди распалились от злости и готовы выступить, чтобы убить двоих детей, рожденных от него, желая отомстить за жестокое обращение и рабство, в которые он вверг их, она повела себя следующим образом.

Вдова смогла утихомирить справедливый гнев народа и предусмотрительно, не мешкая, сделала так, чтобы люди не думали о детях как о преемниках своего отца, не связывали с ними те бесчисленные несправедливости, что продолжались многие годы, которые обязательно следовало исправить, по мысли некоторых, обратив свой гнев на потомков.

«Не мешкая расскажите же нам, – попросила синьора Эмилия, – как ей удалось это сделать».

«Осознав, какая участь ожидает ее детей, – начал рассказывать Джулиано, – она тотчас повелела, чтобы тело Александра выставили на середину рыночной площади. Затем, призвав к себе горожан, она сказала, что знает, что они переполнены справедливым гневом из-за жестокой несправедливости, нанесенной ее мужем. И те, кто пострадали от него, вовсе не заслуживали этого.

Она же всегда хотела, чтобы он перестал вести столь порочный образ жизни, так что теперь готова доказать, что именно так и было. Чтобы позволить им сильнее наказать мужа после смерти, она позволяет забрать его тело и отдать на съедение собакам. Словом, совершить любое насилие, какое они могут только себе вообразить.

Вместе с тем она просит их проявить милость по отношению к своим невинным детям, которые даже не знали о совершаемых их отцом злодеяниях. Она так ярко говорила, что ее пламенная речь убедила людей, они вскоре успокоились и начали так сильно жалеть ее, что даже согласились избрать ее детей в качестве своих правителей и воздали соответствующие почести, похоронив мертвого».

Сделав паузу, Джулиано добавил: «Разве вам неизвестно, что жена и дочери Митридата выказывали не меньшую боязнь смерти, чем сам Митридат, не говоря уже о жене Гасдрубала? Разве вам неизвестно, что Гармония, дочь Герона Сиракузского, предпочла погибнуть в пожаре своего родного города?»

Ему ответил Фризио: «Там, где речь идет об упрямстве, ясно, что всегда сыщется несколько женщин, кто никогда не меняют своих намерений. Как и та, что скорее способна сказать своему мужу «ножницы», сделав соответствующий знак руками».

23. Тут Джулиано рассмеялся и заметил: «Упрямство, что ведет к достойному разрешению ситуации, следует назвать упорством, как в случае с известной Эпихарией, римской вольноотпущенной, которая оказалась замешанной в великом тайном сговоре против Нерона. Она обладала такой стойкостью, что, хотя ее подвергли самым суровым пыткам, не предала никого из своих соратников. В то время как подвергнутые той же участи многие благородные рыцари и сенаторы подло предавали своих братьев, друзей, самых дорогих и близких людей на свете.

А что вы скажете о другой женщине, по имени Лаэна? В чью честь афиняне воздвигли безъязыкую львицу в бронзе перед воротами цитадели, тем самым отметив ее стойкость и молчание. Потому что, точно так же тайно выступив против тиранов, она не испугалась, когда умерли два великих человека (ее друзья). И хотя ее подвергли бесчисленным и самым жестоким пыткам, не выдала никого из заговорщиков».

Тогда вступила синьорита Маргарита Гонзага: «Мне кажется, что вы слишком кратко говорите о тех доблестных поступках, что совершили женщины. Ведь наши враги, хотя слышали и читали о них, все же притворяются, что им ничего не известно о них, и с радостью бы сделали все, чтобы о них не вспоминали. Поэтому, если позволите, чтобы женщины услышали о них, мы хоть как-то воздадим им должную память».

24. Тогда Джулиано ответил так: «Пусть так оно и будет. Я же хочу теперь рассказать об одной даме, которая сделала то, что, как считает Гаспаро, могут совершить немногие».

Итак, он начал: «В Массилии когда-то существовал обычай, полагали, что он пришел из Греции. На видном месте держали яд, сделанный из болиголова, разрешая любому принимать его, если сенат решит, что человек может уйти из жизни из-за возникших у него проблем. Или по какой-либо другой обоснованной причине, когда судьба оказывалась слишком жестокой к нему или он потерял состояние, не может продолжить свою жизнь или не хочет переменить ее, впав в бедность. Итак, однажды Секст Помпей обнаружил, что…»

Тут Фризио, не дожидаясь, что Джулиано продолжит, заметил: «Я думаю, что вы собираетесь рассказать нам слишком долгую историю».

Повернувшись к синьорите Маргарите, Джулиано заметил со смехом: «Вы сами видите, что Фризио не дает мне говорить. Я бы хотел рассказать вам о женщине, которая, доказав сенату, что имеет все основания умереть, жизнерадостно и бесстрашно приняла яд в присутствии Секста Помпея, нежно и продуманно обратившись к своей семье. Выказав при этом такую твердость духа, что Помпей и все остальные, видевшие такое проявление мудрости и уверенности со стороны женщины в грозный смертельный час, не могли прийти в себя от удивления и залились слезами».

25. Улыбаясь, Гаспаро заметил: «Мне кажется, я припоминаю, что читал речь несчастного мужа, просившего разрешение у сената умереть, доказывая, что у него имеются на то серьезные причины, потому что он не может больше выносить болтовню своей жены и предпочитает выпить яд. Ведь именно для таких надобностей и держат яд, он не такой горький, как слова его жены».

На это ответил Джулиано: «Как много несчастных женщин воспользовались бы своим правом и заявили, чтобы им позволили умереть,