Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев

этнографии весьма противоречивый объект исследования (в основном сельская зона, нередко без какой-либо связи с городской средой), а также противоречивые участники: с одной стороны, информанты — люди, предоставляющие исследователю информацию, в которой ностальгия прикрывает стремление к лучшей доле, выталкивающее информантов из сельских зон; с другой стороны, этнографы, для которых полевые записи — каркас научного текста и доказательство состоятельности. Противоречива также судьба этнографического исследования, зависящая от политической конъюнктуры.

У этнографии в общем гуманитарная миссия: она фиксирует нечто, что покинет этот мир вместе с информантами. Во многих случаях данные этнографического исследования помогают воссоздать более или менее полную картину социальных отношений в прошлом применительно к конкретному региону. При этом речь идет о модели коллективного поведения. Этнография эффективна для анализа закрытых систем, именно здесь работают ее принципы. В конце концов, она описывает принуждение вести коллективную жизнь, то есть перед нами объединительный дискурс. Этнография хорошо иллюстрирует тезис: «от нас зависит, какое прошлое у нас будет».

Балканские войны 1912–1913 гг., безусловно, закрывают собой целый этнографический цикл: дискуссии и описания XIX – начала XX в. в отношении прав на территории, отбираемые у Османской империи. Как видится в ретроспективе, в череде конфликтов того времени именно Балканские войны поставили вопрос о нравственной и социальной ответственности этнографов и объективно открыли путь формированию новых методов исследования в русле социальной антропологии, что заняло определенное время и весьма избирательно коснулось Югославии: после утверждения социалистического строя «старорежимная» этнография, как часть старой государственной машины, проводящая «справедливые племенные границы», сделалась маргинальной; обновленные же принципы полевой работы в среде штатных этнологов приживались с трудом.

На примере Горы — региона на границах Сербии (Косово), Македонии и Албании, мы хотели бы представить, пусть фрагментарно, актуальное восприятие локальным сообществом столетия после Балканских войн, прожитого в отрыве от мощного морально-идеологического влияния Османской империи.

Не останавливаясь на особом микроязыке горан, архаике и обычаях, ремеслах (оружейное дело, кондитерское дело), пастушестве и отходничестве, постоянных стычках с неспокойными соседями, отметим в Горе роль ислама и культуры османских турок. В этнографической саге о горанах, сложенной в сербской науке{625}, мы едва ли обнаружим внимание к этому важнейшему фактору. Скорее мы можем почувствовать, насколько второстепенным и поверхностным представляется он некоторым авторам.

«Нашинци» (т. е. «наши»), «горани» / «горанци» — таковы эндоэтнонимы принявшего ислам населения Горы, — формулируют свою идентичность по-разному. Есть и отрицательное отношение к версии об исламизированных сербах, сохранивших в своей основе сербскую культуру, — версии, поддерживавшейся академиком М. Лутовацем, а также сотрудниками проекта «ГОС» («Гора, Ополье, Средска»), реализованного САНУ в первой половине 1990-х гг. Так, Рамадан Реджеплари (1944 г. р.) был ребенком, когда в «нашинском» селе Зли Поток М. Лутовац в сопровождении двух милиционеров вел «полевую работу». Со слов Реджеплари, Лутовац излагал информантам этнографические факты, задавая при этом вопрос: «ел тако?» и получая в ответ: «тако!»{626}. С содержанием книги Лутоваца Реджеплари не согласен.

Внимание мусульман Горы привлекает акцентирование фактов христианского прошлого Горы. Рамадан Реджеплари делает комментарий к известному с 1920-х гг. утверждению о том, что последняя христианка в самом богатом «нашинском» селе Брод под именем Божана умерла в 1856 г.{627}: с точки зрения Реджеплари, искажающей, по всей видимости, хронологию и персоналии, названная Божана из села Брод была танцовщицей в кафане, не местной, а вышедшей замуж в село; кафана же принадлежала сербу из Призрена.

Таким образом, в среде мусульман Горы звучит вопрос: почему исследователи делают акцент на христианском прошлом, а не на исламском настоящем, на исторической топонимии, но не на живых людях?

Культура Горы долгое время была неписьменной, точнее оральность здесь не нуждалась в письменной фиксации. Грамотные люди имелись, но нередко все записи умершего человека отправлялись вместе с ним в могилу{628}. Общественные перемены второй половины XX в. вывели на первый план задачу письменного изложения и повторения круга идей, который можно обозначить как «бошняцкая теория», один из аспектов которой признает «нашинцев» «бошняками», частью народа, проживающего в Боснии, Сербии (Санджак), Черногории, Македонии.

Для формирования этого комплекса идей применительно к Горе имелся определенный фон: появление в югославской переписи 1971 г. этнонима «Мусульманин». В дальнейшем распад страны и эволюция косовской проблемы определили развитие «бошняцкой теории». При этом мы можем выделить несколько направлений:

А) «Восточная сказка». По аналогии с аргументацией сербских ученых здесь могут фигурировать найденные надгробия и вообще материальные остатки, но уже содержащие восточные мотивы. Акцентируются арабские надписи, геометрический орнамент, «боснийские лилии» и т. п. Христианский период в истории Горы отрицается: население обратилось в ислам из богомильства или шаманизма. Хотя «нашинцам» известно о христианах, населявших Гору, но опасение стать жертвой политических манипуляций делает популярным «богомильский тезис».

Б) Культивирование гордости и отдельного самосознания «нашинцев». Помимо эстетизации ландшафта, огромную роль играет здесь горанская диаспора (качественно новая ступень «печалбарства»), а также отдельные исторические факты, например, участие «нашинцев» в составе турецкой армии в сражении при Чанаккале (1915 г.). Сюда же отнесем самоопределение через значимого другого: Сульба Ага (Исакович, 1944 г. р.) рассказывает о том, почему село Рестелица прозвали «Etkoy» (тур. «мясное село») — когда проигравшие войну турки покидали Рестелицу, то просили у людей хлеба, а им давали мясо. И сейчас, если поехать в Стамбул и сказать, что из Рестелицы, старые турки воскликнут: «а, из Эткёй!»{629}.

В) Влияние «мухаджиров» из Боснии во второй половине XIX–XX в., а также браков, заключавшихся с «босанцами» или «бошняками» Санджака.

Касаясь прямого воздействия Балканских войн на ситуацию в Горе, достаточно обратиться к известному труду Международной комиссии по расследованию причин и характера Балканских войн, отдельное приложение которого посвящено «Положению македонских мусульман во время Первой войны»{630}. Встречая кое-где ожесточенное сопротивление, сербская армия обращалась к репрессиям, в том числе расстрелам мирного населения с целью устрашения. Так, в сентябре 1912 г. в селе Рестелица было расстреляно 13 местных жителей{631}. В это время люди Горы переживают первую массовую волну выселения в Турцию (вторая волна придется на период после 1918 г., а третья — на 1960-е гг., «время Ранковича»).

На момент «воссоединения» Горы с сербством приходится действие рассказа «Австрийские головы»{632} писателя Ферида Мухича, профессора философии из Скопье, председателя созданной в июне 2011 г. в Новом Пазаре Бошняцкой академии наук и искусств (БАНУ).

Известный с первой четверти XX в. топоним «Австрийские головы», обозначающий одну долину Шар-Планины, побудил Мухича предпринять своеобразное литературно-философское расследование. В основе его лежит устное предание о происшествии в этой горной долине на высоте 1800 м над уровнем моря в конце Первой мировой