Исчезнувшая в полночь - Джейк Андерсон

Я вышел наружу. Вильгельмина стояла в конце улицы, ждала сигнала светофора, чтобы перейти Мейн-стрит.

Я окликнул ее, но она не отозвалась. Я решил, что она пошла к машине взять куртку или еще что-нибудь, но мне не нравилось, что она ходит одна вечером в таком районе.

Вильгельмина перешла дорогу, и я последовал за ней. На улице в тот вечер было особенно шумно, и Вильгельмина не слышала, как я ее зову. Дойдя до нашей машины, она, не останавливаясь, повернула направо, на Олив-стрит.

Какого черта она творит?

Я набрал ей сообщение. «Слушь, я прямо за тобой — ты куда идешь?»

Примерно минуту спустя она ответила: «В смысле? Я тебя не вижу. Мы идем купить еды».

Я понял, что женщина впереди меня была не Вильгельмина.

Кем бы она ни была, издалека она очень на нее походила, и на ней была красная толстовка. Я вспомнил, как в прошлый свой приезд стоял перед зданием Cecil и заметил женщину в красном, рассматривающую отель. Позже наши пути снова пересеклись.

Женщина приближалась к Першинг-сквер. Я остановился и достал электронную сигарету. «Это уже совсем странно», — подумал я, когда она прошла между сиреневыми колоннами.

И уже собирался повернуть назад, когда женщина в красном достала что-то из кармана. Я не мог разглядеть, что именно, поскольку нас разделяли добрых сорок-пятьдесят ярдов. Но что бы это ни было, женщина поколупала это и стала делать рукой короткие движения, словно что-то бросая.

Она кормит в сумерках голубей? Я вспомнил историю Голди Осгуд, Голубиной Леди, жестоко убитой в Cecil.

Потом развернулся и пошел обратно. Афиша фильма «Темная вода» говорила правду: некоторые загадки не следует разгадывать.

ОТКРОВЕНИЕ

Вернувшись в свою комнату, от отчаяния я принялся со всем усердием, на какое был способен, делать получерепаху. Эта поза йоги хорошо помогает при депрессии, потому что в ней вся кровь ненадолго приливает к мозгу. От этого я кайфую. После получерепахи я позанимался дыхательными упражнениями.

Забравшись в постель, я натянул одеяло до подбородка. В комнате царила темнота, лишь на потолке и стенах складывались в узор пятна света, красного, как артериальная кровь.

Зазвонил внутренний телефон, и я чуть не умер от страха.

— Алло?

Молчание.

— Алло?

Снова молчание.

— Господи, да что такое, — сказал я и повесил трубку.

И рассмеялся. Это ужасно напоминало фильм «1408», в котором скептически настроенный умник Джон Кьюсак селится в проклятом отеле и в итоге лишается рассудка. В определенный момент он доходит до такого отчаяния в попытке спастись из комнаты номер 1408, что вылезает в окно и начинает боком пробираться по карнизу, нависающему над жуткой бездонной бездной. Эта сцена запомнилась мне потому, что во сне я часто карабкаюсь по стенам ветхих башен и зданий на опасную высоту.

Внезапно я вспомнил отрывок сна. Я мчался по какому-то не то туннелю, не то лабиринту. Проход имел цилиндрическую форму и, похоже, был сделан из некоего рода мембраны, а по бокам шли люки. В конце сна, отчаявшись найти выход, я нырнул в один из них и улизнул в бескрайнее ничто.

И кстати, насчет «улизнуть», подумал я, — пора убираться к чертям из этого номера. Надо снова отправиться на четырнадцатый этаж. Не в комнату 1408, но в комнату 1427, где Ричард Рамирес хранил глазные яблоки одной из своих жертв.

Оказавшись на четырнадцатом этаже, я попытался — безуспешно — провести быстрый сеанс самодиагностики. Мозг попросту отказывался нормально работать. С того самого момента, как я увидел письмо от Лорен, я чувствовал, как во мне медленно, но верно нарастает нервное напряжение — и смешивается с депрессией. Это было похоже на волнение перед выступлением, усугубленное неконтролируемым приступом истерического хохота.

Только я не смеялся. Или, может быть, смеялся, но сам этого не замечал. В любом случае, говорят, посмеяться над собой полезно, так?

Что-то нарастало внутри меня, уже превосходя депрессию, — вначале я был этому рад просто потому, что получил неожиданный источник энергии. Это была депрессия с вывертом, сардоническая немочь, искусственно раздуваемая новыми вливаниями кипучей тревоги. Это было что-то новое и в то же время знакомое — более концентрированный вариант ощущения, которое я время от времени испытывал на протяжении последних десяти лет.

«А, точно, — подумал я, вспомнив письмо от Лорен, — я злюсь», — и ударил ладонью в стену. «Это из-за отеля?» — мелькнуло в голове. Я определенно не был первым человеком, ощущающим себя так, словно Cecil взломал его мозг. Я беседовал с людьми, которые заявляли, что не верили ни в какие сверхъестественные явления, но в Cecil почувствовали нечто поистине странное.

Я снова ударил по стене, а потом и по собственной ладони.

Я привык к эмоциональным американским горкам. Но впервые ухитрился оказаться в высшей и низшей точке одновременно.

Сделав вдох-выдох, я попытался успокоиться и собраться с мыслями. И вспомнил еще один важный отзыв, особенно актуальный сейчас. В нем упоминалось о мигающем свете и ощущении того, что на четырнадцатом этаже кто-то призывает демонов. Автор отзыва сообщил, что рано утром он и его спутник съехали из отеля, а портье и охранник посмеялись над ними.

Когда они покидали отель, охранник крикнул: «Зачем уезжаете, ребята, у нас тут призраки добрые!»

Не знаю, как там обстоят дела с призыванием демонов, но меня четырнадцатый этаж вгонял в ужас одним лишь тем, что там жил Ричард Рамирес, и там же была сделана запись с Элизой в лифте. Кроме того, с четырнадцатого этажа выбросились несколько самоубийц. Если отель Cecil обладал собственным разумом, то по этому этажу проходил особо активный нейронный путь.

Даже коридоры чем-то напоминали огромные мозговые артерии, а технические трубы извивались по стенам и потолку, словно вены.

Внезапно я вспомнил тот сон, что увидел, когда задремал днем. Мир вокруг переплелся с образами, порожденными моей нарождающейся манией, — я бродил по зданию, напоминающему Cecil, только в зыбком мире сна коридоры имели цилиндрическую форму и состояли из плазмы и переливающегося разными цветами пара. Изгибистые проходы вели меня по запутанному лабиринту нервов, кровеносных сосудов, нейронных путей, а на газообразных стенах я видел дендриты и аксоны и краем глаза улавливал другие сияющие нейротрансмиттеры, убегающие далеко вперед.

Тогда, во сне, я был гостем в сознании Элизы, незваным чужаком, выискивающим правду и надеющимся на ее благосклонность. Сон был порожден моим беспокойством из-за вторжения в жизнь Элизы и подпитан недавним