Голоса из окон: Петербург. Истории о выдающихся людях и домах, в которых они жили - Екатерина Вячеславовна Кубрякова

Список источников

1. Блок А. А. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 8. Письма 1898–1921 – М. – Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1963.

2. ВПг на 1915.

3. Городецкий С. М. Сергей Городецкий о Сергее Есенине // Журнал «Новый мир», 1926, № 2.

4. Городецкий С. М. Стихотворение «Горшеня» // Ива. – СПб.: Шиповник, 1913

5. Есенин С. А. Письмо Блоку А. А., 9 марта 1915 г. Петроград // Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 т. – М.: Наука; Голос, 1995–2002. // Т. 6. Письма. – 1999.

6. Есенин С. А. Радуница. – Петроград: Издание М. В. Аверьянова, 1916.

7. Есенин С. А. Частушки (О поэтах) // Полное собрание сочинений: В 7 т. – М.: Наука; Голос, 1996.

8. З. Ясинская. Мои встречи с Сергеем Есениным. С. А. Есенин в воспоминаниях современников: в 2 т. Вступ. ст., сост. и коммент. А. Козловского // М., 1986.

9. Машинский С. И. Городецкий // Краткая литературная энциклопедия – М.: Советская энциклопедия, 1962.

10. Мурашев М. Воспоминания // Сб. 1926.

11. Русская поэзия серебряного века. 1890–1917. Антология. Ред. М. Гаспаров, И. Корецкая и др. Москва: Наука, 1993.

12. Скороходов М. В., Юсов Н. Г., Юшкин Ю. Б. Хронологическая канва жизни и творчества Сергея Александровича Есенина (1895–1925) // Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 т. – М.: Наука; Голос, 1995–2002 // Т. 7. Кн. 3. Утраченное и ненайденное. Неосуществленные замыслы. Есенин в фотографиях. Канва жизни и творчества. Библиография. Указатели. – М.: Наука. – 2002.

13. ЦГИА Санкт-Петербурга, ф. 513, оп. 102, д. 8322, 37 л.

Гостиница «Астория» (1912, Лидваль)

Большая Морская ул., 39 / Вознесенский пр., 12

«Ленинград, 30 мая 1954 года.

Дорогая Лиличка, хочу немного рассказать тебе о Ленинграде. За это время было несколько хороших солнечных дней, и он был несказанно прекрасен. В яркой зелени и тепле он был какой-то особо благостный, тихий и добрый, как человек, впервые вышедший на солнце после долгой и тяжелой болезни. Единственное, что портит его, это кумачовые тряпки, навешанные где попало по случаю юбилея. Едва ли есть еще один город, которому бы так „не шли“ эти „украшения“. Это выглядит так, как если бы картину Леонардо да Винчи разукрасили бумажными розами. Страшно выглядят на фоне Зимнего дворца и всех этих величественных зданий – мавзолеев прошлого – огромные квадратные портреты наших вождей, плохо исполненные, без всякого сходства, с искаженными одутловатыми лицами, похожие на утопленников. До чего же бездарны наши оформители! <…>

Исаакий стоит, как улей с мертвыми пчелами, что-то неладно с его куполом. Он дал трещину. Починка должна стоить что-то около сорока миллионов. Пока этих денег не дают. Каждый вечер, когда я еду на концерт, машина пролетает по площади мимо Зимнего, через Арку – мимо божественного ансамбля Росси, потом по набережной, мимо Ростральных колонн, или через Зимнюю канавку по <…> мосту и дальше, где мечеть, и вся эта потрясающая панорама, – Нева, одетая в гранит, Петропавловская крепость, где бездарно сделали пляж, на котором копошатся какие-то разноцветные муравьи. Все это волнует до слез. Я понимаю, почему ленинградцы не отдали своего города. Я бы сам с удовольствием умер за него. Какой безвкусной и обыкновенной кажется после него Москва! <…> А тишина в музеях, а огромные парки, а липы в Летнем саду! <…>

Перед „Асторией“ в садике цветут тюльпаны и гиацинты, но какие-то чахоточные от недостатка солнца. Я с наслаждением переехал бы сюда жить. С каждым приездом я все больше влюбляюсь в этот город Петра и Пушкина, Фальконета и Росси, Бенуа и Блока. А главное, что тут нет такой толкучки, как в Москве. Тут можно спокойно ходить по улицам, заходить без давки в магазины и не слышать ругательств и визга наших осатаневших баб, злых, как оводы, грязных и жадных. <…>

Да, хорошо здесь доживать свои дни!»[226]

Большая Морская улица, 39 / Вознесенский проспект, 12

Ровно через три года, тоже в мае, в той же гостинице «Астория», из которой Александр Вертинский отправил своей молодой жене это письмо, артист, как и писал, «доживет свои дни» – скончается от острой сердечной недостаточности, спровоцированной во многом его работой «на износ».

В этих же стенах за пару недель до своей смерти он напишет Лидии Вертинской еще несколько весточек:

«Ленинград, 5 мая 1957 г.

Дорогая Лиличка!

Приехал я 3-го в 11 ч. утра и… номера в „Астории“ не было! <…> Директор просил подождать до 9-и, когда какая-нибудь сволочь уедет. <…>

В девять мне дали номер, и я был счастлив. Развесился, умылся, выпил коньячку и уснул как убитый. До сих пор не могу прийти в себя. В дизеле я не сомкнул глаз… Теперь уже немного отошел и сегодня часа три даже работал над книгой…

Здесь довольно холодно, но солнце светит. Весь май – буду здесь работать спокойно. Как твои дела на даче? <…> Как ведут себя дети? Скажи, что папа им приготовил подарочки.

Целую крепко тебя и их, пиши скорее, а то я скучаю уже!

Твой Сашенька.

Ленинград, 9 мая 1957 г.

Здравствуй, Пекуля!

<…> Я только что вернулся с концерта, съел два пирожка и вот пишу тебе. Хороший город Ленинград! Удивительно он успокаивает как-то. В Москве живешь, как на вокзале. А здесь – как будто уже приехал и дома. И люди другие, и дома благородные…

Я тихо живу в тихой, несмотря на засилье делегаций всяких тараканов запечных, черных и желтых с усиками и без, – „Астории“, где еще докашливают свой горький век благородные старушки на этажах – любезные, аккуратные и печальные. Никто меня не беспокоит.

С утра, с 8-и, я сажусь писать, вскипятив свой чайничек. Пишу до часу. Потом бреюсь, моюсь, одеваюсь и иду в скверик посидеть на солнце. А здесь внезапно потеплело. Уже начинаются белые ночи. После концерта в одиннадцать еще светло. <…>

Принимают меня здесь благоговейно, восторженно. Но и пою я в десять раз лучше, чем в Москве! Ленинградская публика – это нечто совсем особое… Они „не все кушают“, но если любят, то уж очень!»[227]

Через 12 дней после этого письма уставший от бесконечных гастролей Вертинский даст свой последний концерт благодарным слушателям культурной столицы. В красной стране труда, куда певца богемы и эмиграции, бывшего кокаиниста и денди, наконец-то допустили спустя десятилетия скитаний по миру, и которую