Давайте помолимся! (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

боялись бандеровцев. То ли след грязный тянулся за ними, не знаю, но когда русские выясняли отношения с украинцами, оба поджимали хвосты. А бандеровцы любили показать своё превосходство в силе, частенько выясняли, «кто в зоне хозяин».

Вот во всю ширь распахивается дверь в секцию, в неё ураганным ветром влетают десять – пятнадцать парней, грозными криками они приказывают: «Сиди! Не двигайся! Всем сидеть!» Ножи-кинжалы в руках зловеще поблёскивают, те, кто без ножей, держат руки у голенищ или на поясе. Они тоже вооружены! Секция смолкает, мы, боясь даже шмыгнуть, краешками глаз следим за вошедшими. Кого они преследуют, с какой целью здесь, спросить боязно, а среди бандеровцев, стоявших в центре группы, моих знакомых не было.

Некоторые люди тянутся друг к другу, группируются, находят в этом удовольствие и утешение. Или их какие-то другие тайны объединяют?.. Верующие: «Субботники», «Свидетели Иеговы», ещё какие-то неведомые мне прежде мелкие секты в постоянном поиске… «Свидетели Иеговы» нашли и перетянули на свою сторону высокого, мучающегося заиканием майора Тихомирова. Побывавшего в немецком плену, нещадно битого там и ещё более беспощадно избиваемого здесь, ставшего заикой из-за непрекращающихся побоев, подавленного душевно и сломленного духовно майора спасли, вытащив из петли… Сейчас уже не станет вешаться, и проблем поменьше будет: его авторитет среди верующих высок!..

В зоне постоянно какое-то движение, она живая, бурлит, шевелится, переживает, бьётся. Приехавший из Карабаса Николай Лаврентьевич Новиков умер. Хоть и голодный, но целый вечер пел, песня перешла в хрип. Даже слова последнего не смог произнести… Что он хотел сказать нам, интересно?.. В соседней с нами секции живут рабочие, чья деятельность тесно связана с железом. Их бригадир по фамилии Сидоров медведе-, нет, слоноподобный здоровенный русский мужик. Но характер такой, что даже мухи не обидит, от попавших к нему в бригаду слабых да увечных никогда не отстраняется, не жалуется, любыми способами пытается прокормить вверенных ему людей. Замечательный мужик! И в профессии, рассказывают, равных ему нет, про свои железяки всё знает, всё умеет. И видные люди зоны, и всякие птички-невелички обосновались и стали жить заметно иначе. Самая крайняя слева, сразу за дверями барака, небольшая секция старосты. Наш староста – балкарец по имени Хусаин Залиханов. К белолицему старосте, с полным ртом золотых коронок, неспешно шагающему на подломленных коленях и разведённых в разные стороны стопах, не подойти, гордый, надменный, высокомерный человек. Говорят, он отвечает за порядок в бараке. Его земляк балкарец Магомед Толгуров – и по внешнему виду, и по повадкам из простых, чёрных крестьян. Человек земли. В окружении Залиханова есть ещё две странных личности, оба кабардинцы. По имени Хамит, невзирая на то, что нас давным-давно обрядили, словно инкубаторских цыплят, в одинаковые робы, до сих пор ходил в своей одежде. Такой скользкий, пронырливый этот Хамит, приходит на завод и палец о палец не ударит, всё время крутится возле механиков. Хамит – парень не промах, взял быка за рога, поговаривают, что он изготовляет кинжалы на работе, шлифует, затачивает и продаёт то бандеровцам, то крутым русским парням. Наверняка так оно и было!.. Всегда при деньгах, хорошо питается, говорят, что Хамит, приглядев из бандеровцев самых крепких, молодых, собирает их «под своё крыло». Охотно этому верю… Последний житель чулана старосты – кабардинец по имени Алихан. Толстые, как подмётки ботинок, губы, смуглый, чернявый. Этот человек был таким же крестьянином, как и Магомед. На территорию буржуазии зоны я не заходил, почему-то боялся приобщиться к этой группе, правда, с Магомедом Толгуровым мы очень сблизились. Он ко мне обращается на балкарском, я отвечаю по-татарски, нам очень легко понять друг друга. Да разве много нужно слов-то для общения в лагере? У основной массы заключённых одна забота – еда, и все разговоры крутятся вокруг этой темы. Обращался ли ко мне, разговаривал ли со мной Хусаин Залиханов, не помню, скорее всего, нет. Староста барака – большой человек, даже надзиратели приветственно кивают ему головой при встрече, а то и за руку здороваются. По вечерам из секции доносятся песни. Сейчас понимаю, это «придурки» придавались утехам, пили чифирь и портили голодных мальчишек…

Жизнь в зоне сплошь состоит из путаниц и суматох. Одна путаница порождает другую. И надзиратели не успокаиваются, выдёргивают лучших из нас и отправляют по этапу. Кто-то уезжает, кто-то приезжает. Интересно, остались ли ещё на западе Украины мужики? Из Львова, Тернополя, Ровно и прилегающих к этим городам селений народ регулярно прибывает и вливается в коллектив лагеря. Александра Хуродзе увезли в тюремный лазарет Спасска. Умирать. И врачи, и лагерное начальство понимают, что он доживает последние часы, но уважения к бедняге Хуродзе как не было, так нет! Стакан воды некому будет подать в последнюю минуту! Хуродзе-агай, ты был первым, кто обнадёжил меня и придал сил своим утверждением: «Империя рухнет!»

На кого он опирался, погружаясь в какие глубины сознания сумел прийти к такому выводу?.. Может, услышав эту горячую фразу, стал я с первых дней пребывания в лагере выражать недовольство своими недавними попутчиками?.. Кто дал право мне – деревенскому невежде – чего-то требовать от всех людей, а когда эти требования не выполнялись, плакать, выдавая в себе капризного ребёнка, сжигать себя изнутри?..

Сегодняшним умом думаю: всё время, сколько себя помню, я мечтал стать писателем!.. Начав с четвёртого класса сочинять стихи-поэмы, потом переключившись на рассказы-пьесы, я и жил, как писатель! И в тюрьме я был писателем. Хотя готов я в те времена был недостаточно, горизонты мои были весьма узкими, но душа горела такой страстью, что могла преодолеть любые препятствия. И саму жизнь-то, кажется, я воспринимал как литературную площадку, как сцену. Вот из-за этой высоты, величия, из-за того, что смолоду в меня впиталась ответственная участь писателя, частенько я горел пустыми мечтами, до урагана был ветрен душой. Но по сравнению с другими всё-таки имел одно преимущество: я смотрел на мир глазами писателя. Ожидая и от других людей столь же необычных судеб, я смотрел на Градобоева, Гостева и иже с ними свысока, осуждал их. Пока я шаг за шагом приближался к этой великой цели – стать писателем, чего только не происходило у меня на душе! В одно мгновение потерял друзей, очень тяжело переживал эту утрату, но до сих пор благодарен друзьям и приятелям той поры: мы вместе прошли школу Карабаса. Карабас подготовил нас для Актаса. Писатель должен улавливать постоянное движение жизни, чувствовать её целиком, единую и неделимую. Если этого нет, то питать его творчество нечем, живительные родники обмелели, спасительные