Давайте помолимся! (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

кто не умел бы говорить по-русски. Гордый, непокорный, сильный народ! Говорят, мол, китайцы, корейцы, японцы – на одно лицо. Абсолютно не так, вот если передо мной выстроят в шеренгу представителей этих трёх наций, то я безошибочно сумею определить среди них японцев! В глазах японцев сквозят величие, образованность, уверенность в себе, загадочность и хитрость в хорошем понимании этого слова. Японцы никогда не принимали участия в национальных разборках, не цеплялись по мелочам, из-за еды ни с кем не враждовали. Вот уж действительно – крепкий, великий народ! Нужно сказать несколько слов о том, как они работали, если уж японец берётся за какое-нибудь дело, будь уверен, он его доведёт до конца. В лагере, как обычно, «световой рабочий день», работаешь от темна до темна, вернее, тебя заставляют так работать. Но японец не подчиняется этому дурацкому правилу, отработав четыре часа, он останавливается, отдыхает, набирается сил, а через час снова засучивает рукава ещё на четыре часа, работает на совесть. Можешь вешать его, можешь резать, но заставить трудиться дольше восьми часов не сумеешь. А наши целыми днями болтаются, изображая работу, а дел-то – кот наплакал. Японцы – аккуратисты, опрятный, чистый народ. В Актасе они поселились рядом с баней. Топят её, стирают бельё. Я иногда хвастаюсь… (Что поделать, водится за мной такой грешок!) говорю: «Японский генерал-майор стирал мне бельё!» Хотя эти слова истинная правда, но хвастаться этим не нужно бы, наверное? Накануне расставания японцы подарили мне новое мягкое одеяло. Оно было очень яркое и к тому же ещё и блестело. Со временем это одеяло ещё проявит себя! Близкий друг Абдуллы Али полковник Саттаро Тогучи говорил по-русски бойко и почти без акцента. Однажды я спросил у него: «Саттаро-сан, русские и японцы когда-нибудь будут жить дружно?» Он посмотрел на меня угольками глаз и после недолгих раздумий отрезал: «Никогда!» Я даже испугался, ей-богу! Сейчас, когда идут споры по поводу Курильских островов, я вспоминаю его ответ.

Среди представителей тех или иных национальностей разные люди встречаются, на зоне ты подобен жуку под микроскопом, никогда не остаёшься без внимания. Каждый твой шаг на протяжении многих месяцев и лет постоянно под пристальным взглядом!

Семьдесят пять процентов мужского населения Прибалтики было рассредоточено по различным зонам. Латыши – осторожны, покладисты, покорны. Они всегда умели держаться в стороне от беспорядков на национальной почве. А литовская молодёжь вспыльчива, решительна, они в течение короткого времени сумели организоваться в отряды. Если русские и чёрные – первая группировка, бандеровцы – вторая, то литовцы – третья. Хоть литовцы и отличались от остальных, но они никогда не старались ставить себя выше других, в спорах не прибегали к холодному оружию, все недоразумения решали путём «дипломатических переговоров»…

Выносить какие-то кардинальные оценки народам не собираюсь, понятно, что всё это – всего лишь мои личные воспоминания и рассуждения…

Зона живёт, дружит, враждует, некоторые события остаются невидимы и неведомы нам. Расскажу вам об одном случае, кровавом. Середина ночи. Я просыпаюсь и вскакиваю на кровати то ли из-за вселяющего ужас перешёпота, то ли из-за неуместного в это время суток шлёпания босых ног по полу. Пока ворочался, чуть очки не уронил. Если, не дай Бог, останусь без очков – конец мне! Смотрю, те, кто проснулся раньше, о чём-то шепчутся у двери. Некоторые резко открывают дверь, заглядывают за неё и, побелев как простыня, в ужасе убегают к своим вагонкам. Я тоже спустился на пол, подошёл поближе к двери, любопытство на некоторое время взяло верх над страхом. Открыв дверь, озираюсь по сторонам. Возле дверей в комнату Зелиханова… от увиденного у меня чуть глаза из орбит не выскочили! Юра, «приблатнённый фраер» – взбалмошный здоровенный русский парень с замашками вора, оседлал лежащего навзничь зэка и двумя кинжалами с обеих рук отчаянно кромсает его. Остальные быстро ушмыгнули с этого места, а я не смог, влажные стопы словно прилипли к голому полу, стою как вкопанный. Долго ещё преследовал меня капустный хруст вонзаемых в тело ножей. Просыпался в мокром поту от этих звуков. Жертва Юры от каждого удара только тяжело стонала, на какое-либо шевеление сил не осталось у бедняги…

Юра зашёл к спящему с нами по соседству бригадиру Сидорову и дважды ткнул ножом в живот, затем, вытащив в коридор, оседлал. На большом, мощном теле Сидорова насчитали сорок две колотые раны. И что, думаете, сделали с Юрой? Он, оказывается, отсидел всего три года из «выписанных» двадцати пяти, салага ещё, повторный суд накинул убийце эту трёшку, только и всего. Юра пропал с наших глаз, на зоне его больше не видели. Тайну, истинную причину этой заварушки так никто и не узнал. Разговоров много было, те из зэков, кто попроще, говорили: «Сидоров в карты проигрался, то-сё, пятое-десятое…» Те, кто поумнее, предполагали, что причина убийства кроется глубже, и в конце концов сошлись на том, что здесь не обошлось без межнациональных противостояний. Вскоре после Юры неожиданно для всех сформировали этап, в неизвестном направлении увезли по два-три человека из русских и бандеровцев, из чёрных – Мухтара… Через большой промежуток времени, в августе пятьдесят четвёртого, судьба снова столкнула меня с душегубом Юрой в карцере тюремного лагеря Майкудук…

Воспоминания, волны памяти! Куда вы тащите меня, словно телёнка на аркане? Куда хотите привести? Только начну рассказывать об одном, как от снежной горы воспоминаний откалывается и срывается вниз огромный кусок, и вот уже я, сбитый с ног снежной лавиной, начинаю путаться в мыслях! Начал-то ведь я про «баню Актаса»!.. А сам всё никак не зайду в неё, кручусь-верчусь по зоне вокруг да около! Давайте-ка я заведу вас, наконец, и как следует «попарю» разок-другой в баньке Актаса!..

Надеюсь, вы не забыли, что до тюрьмы я увлекался Достоевским! Но прочитать «Записки из мёртвого дома» мне удалось намного позже, уже после выхода из лагерей. С карандашом в руке, сдерживая горячие эмоции и порывы, не переставая восхищаться талантом Достоевского в познании людских душ, забыв обо всём на свете, читал я это произведение. Да, тюрьма и каторга кого-то сломили и подавили, на всю жизнь сделали духовными инвалидами, а Достоевский вышел из тюрьмы пророком. Некоторые наши современники, говоря: «Я не выпускал из рук книг великого Ленина!» – ярко демонстрировали, что вышли из тюрем полными дураками, иные же, оголтелые соловьи большевизма, потрясали слабенькими, безвольными кулачками в адрес заокеанских оппонентов. Ложный авторитет обрели подобные люди, с чьих языков беспрестанно слетало имя Ленина, кто восхвалял его прямых наследников, кровавых палачей –