Давайте помолимся! (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

нарадуюсь. (Не сглазить бы!) Друзья тоже радостно говорят: «Ты словно из бронзы отлит!» Раньше у меня голова частенько побаливала, здесь от болей и следа не осталось. В целом, конечно, голова не полностью опустела и отдыхает, но всё-таки не так, как во время учёбы. Сохраните, пожалуйста, мои письма. Потому что здесь дневник вести невозможно, единственный источник воспоминаний – отправленные вам письма. Они мне ещё пригодятся. Мечту стать писателем не оставляю, клянусь! Поговаривают, что правительство разрабатывает новый кодекс. Возможно, (если это правда!) в ближайшее время вернёмся домой. В жизни всякое бывает! Папино письмо от 14 июня получил. Он тоже стал писать очень редко и помалу. Не бойтесь, не такой уж я злостный преступник, хотя и нахожусь среди злостных. А Солнце и навоз, и розу греет одинаково, те кнуты, что полагаются матёрым, постёгивают и меня. Поэтому приходится изворачиваться в письмах. Пятую посылку от вас и 200 рублей получил. Посылки стали приходить чаще. Еды до конца июня хватит. Если вы ещё одну посылку отправили в июне, то в июле не посылайте. Отправьте с таким расчётом, чтобы дошла в начале августа. Вся отправленная еда в полном объёме попадает к нам, отвечаю на твой вопрос, мама: посылки досматривают, трогают каждую вещь и затем полностью передают в наши руки. Очень неловко просить вас каждый раз, но как по-другому-то? Это жизнь. Мамины дни проходят, наверное, в сборе вещей для меня, нерадивого. В заботе о детях не забывайте и о себе! Радуюсь успехам братишек Алмаза, Альберта, сестрёнки Лиюзы (о том, что она подросла, Алмаз мне уже написал!). Очень рад тому, что бабушка жива и не болеет. Всегда прошу у Неба здоровья для неё. Вот так. Скоро напишу ещё. И вы пишите, когда получите это письмо, дайте знать, мол: получили 7-ю открытку от тебя. С горячим приветом ко всем вам, Ибрагим. Не забудьте про зубную пасту и душистое мыло!»

Навеяв грустные воспоминания, дошли до меня, наверное, и душистое мыло, и другие нужные вещи, за столько лет своего заключения ни разу не услышал я от родителей ругательства в свой адрес, все тяготы они преодолевали сообща, не бросили меня. Папа, мама!.. Тела ваши нашли покой на тихом кладбище Бегишева, а души… до сих пор мечутся где-то над моей беспокойной головой, переживая за меня, любя и желая помочь. Спасибо вам!..

Одна из последних новостей была такой: в Актас привезли самого майора Столярова, чьи слова регулярно долетали до нас. Ты посмотри-ка, какое точное «попадание»! Среднего роста, крепкого телосложения, пухловатые губы ещё не растеряли молодецкой сочности, живым и разговорчивым оказался этот майор! Теперь каторжане из его уст услышали обнадёживающие слова: «Да… Этот год – поворотный. Утвердят новый кодекс. Сроки уменьшатся – режим изменится. Заключённым станет намного легче!..» Майора начали носить на руках, на утренней поверке все взгляды были устремлены на него, каждый старался хоть краешком глаза увидеть… «Вон он, вон!.. Правее смотри, да, вот этот, он самый!»

В лагере не дни, часы считаешь. Если увидишь, как спотыкающийся и запинающийся зэк замирает на полном ходу как вкопанный, наморщившись, на несколько мгновений состроив против обыкновения серьёзное лицо, знай: он занят мучительным подсчётом, арифметикой! Суммирует годы, загибая пальцы, подсчитывает месяцы, складывает недели, перекидывает туда-сюда дни.

«Ты где работаешь?» – спрашивают у меня. Услышав в ответ: «На кирпичном заводе!» – знакомые ещё с Карабаса товарищи, успевшие кое-что повидать, не раз на этапах обменивавшиеся впечатлениями о перенесённых тяготах, понимающе щёлкают языками. На этапах нам успели порассказать различных баек о пронизывающем душу и тело холоде Казахстана, я вроде бы тоже обмолвился об этом в одной из предыдущих историй. О морозах Колымы знают. О лютых ветрах Магадана слышал каждый житель Российской империи, нет, наверное, такого человека в нашей стране, который, чуя, как стынет кровь в жилах от ужаса при одной лишь мысли оказаться в тех краях, не молил небеса избавить его от подобной участи. Услышав про Казахстан, многие ошибочно считают его благодатным, тёплым регионом Средней Азии. Мы тоже, можно сказать, ещё не видели обещанных холодов, «в Карабасе мы пока только нежились!» – говорят заключённые, раньше нас «прописавшиеся» в гостеприимном краю. Сколько зим предстоит нам пережить, сколько снегопадов и буранов перенести, сколько мучений! Если скажут, что ад спасёт от холода, арестант готов и туда убежать и кануть. Хотя в приговорах, в ворохе заверенных печатями бумаг под грифом «Особое совещание» об этом ничего не сказано, но для политического заключённого негласно предусмотрены дополнительные наказания: мёрзнуть он должен, голодать! От этих пыток нет спасения! До последнего вздоха он должен бороться с такими дьяволами, с двумя Иблисами.

Похваставшись, мол, завод это тёплое местечко, я немного ошибся. С опытом и глаз становится зорче. У этого места, объединившего в себе тяжёлый труд, адскую загазованность, копоть, пыль, грязь, сырость, есть и ещё одно «прекрасное» качество! Посменная работа! Это – мечта любого арестанта. Тебя уже не гоняют от темна до темна, поутру покидаешь зону с последней колонной и, пока остальные ещё обливаются чёрным потом в шахтах да на стройках, возвращаешься в барак, снимаешь вымокшую насквозь одежду, взбираешься на вагонку и вытягиваешься в полный рост. Посменно работать намного удобнее.

Я вроде бы уже писал о том, что на оба завода, построенных немецкими и японскими военнопленными, привезли много заключённых женщин после того, как для политических был установлен особый режим. В Актасе в ту пору пребывало около трёх тысяч женщин. Отдельным островком в бурлящем женском море существовал мужской барак. Там проживали механики кирпичного завода, работавшие только в дневную смену. Они ремонтировали пресса, сломанные женщинами за две напряжённых смены, делали профилактику электро- и паровому хозяйству, чинили прочие механизмы-железяки.

Актас неожиданно превратился в остров любви. Жизнь мужчин из пятого барака кардинально изменяется. Барак окружён однослойной оградой из колючей проволоки, «зоны огня» нет, если желаешь проникнуть к женщинам, поднимай проволоку и… айда вперёд!

К пригнанным из северных лагерей, из-под Красноярска женщинам примешивают молодёжь из Украины, лесов Литвы. Молодые украинки-бандеровки, кровь с молоком! Кто за дело сидит, кто без вины, разобраться в этом нет никакой возможности, сроки им выписали щедро, не стали жалеть. У многих – четвертак!..

Жизнь на зоне у женщин особенно тяжела, их и злобные конвоиры теребят исподтишка, и лагерное начальство покоя не даёт, тех, что покрасивее, обнимают многочисленные инспекторы, спускающиеся с проверками с самого-самого верха. Тут уж не воспротивишься! Когда мы приехали в лагерь, на три тысячи зечек