Давайте помолимся! (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

спросил у меня: «Ты отчего такой печальный? Если будешь замыкаться в себе, до конца срока не дотянешь. На зоне каждый должен стараться правильно выбрать своё место. Никто не знает, что ждёт нас впереди. Нужно быть осторожными, но по отношению друг к другу проявлять максимальное внимание». Рядом с двумя друзьями и мне нашлось местечко, настроение моё сразу улучшилось, когда я начал общаться с ними. Цеплитис через литературные произведения старался напитать меня знаниями о жизни и мироустройстве.

Латыши – трудолюбивый, старательный, мастеровитый народ, я быстро понял, что у них еда в особом почёте, вскоре пришлось столкнуться и с «латышской жадностью». Расскажу про ещё одного латыша нашей бригады – Гинтерса, один раз поведаю о нём и больше возвращаться к этому человеку не буду. Сейчас уже не вспомню, чем занимался Гинтерс в бригаде, на каких работах был задействован. Похоже, этот человек умел быть невидимым для остальных. Длинноногий, с изящными стопами, вдоль вытянутого тыквоподобного черепа пролегла, деля голову пополам, узкая проплешина, всем своим видом этот латыш напоминал божественного руководителя религиозной секты. Видимо, других представителей этой секты в зоне не содержалось, никто к нему не приходил, никто с ним не общался. Гинтерс всегда был один. В одно время Гинтерсу стали часто приходить посылки. Этот странный тип, неженатый, по канонам секты у него не было прав на создание семьи, жил, не замечая никого и ничего вокруг, с головой уйдя в свои мысли, словно сыч. Мы знаем о том, что ему приходят посылки, поскольку список счастливчиков ежедневно вывешивают на двери КВЧ. Имя Гинтерса есть, но посылок своих он не приносит, нам не показывает, оставляет их в каптёрке. Каптёрщик тоже, наверное, не в накладе, если хозяин посылки сам не догадается отстегнуть ему мзду за хранение, тот исподтишка выцарапает свою долю, в каптёрке именно такие грызуны, крысы-мыши-хомяки, и обитали… Никто не видел, как Гинтерс ходил за продуктами, как приносил, спрятав под одеждой, гостинцы, под землёй он ходил, что ли?! Приходит в барак, укрывается с головой и ест, чтобы не слышно было чавканья, не жуёт, а рассасывает любую пищу. По полночи не показывается из-под одеяла, сосёт! Иногда достаёт из деревянного чемоданчика флейту и начинает играть. Если бы кто-то другой заиграл, вокруг него тут же собрались бы любители музыки, но нет, возле Гинтерса с флейтой ни души. Он отставляет флейту и снова прячется под одеялом. Утром Гинтерс первым приходит на вахту, его можно узнать издалека. По коротким штанам – долговязому латышу не смогли подобрать робу по размеру. Когда он обратился в швейный цех с просьбой нарастить брючины, мастера, осведомлённые о Гинтерсе, запросили с него за работу круг колбасы. Не дал, пожадничал… Среди дружных, внимательных друг к другу латышей Гинтерс жил наособицу. Ни Теодор Августович, ни Миезис с ним не общались, встретив Гинтерса поутру, кивали и шли дальше.

Остаться одному среди тысяч людей – страшная, зловещая участь. Без друзей и единомышленников с ума можно сойти. Гинтерсу такое не грозило. Видимо, жадным нравится одиночество, они его рабы.

Беспокойный Теодор Августович, посылая одно за другим письма в женскую зону, нашёл-таки землячек, откликнулась даже женщина, которую он знал до заключения, они вступили в плотную переписку. Сейчас с ним не поговоришь, как прежде, возвращается с работы и хватается за карандаш. Пишет, пишет… О чём можно писать в таких объёмах, живя в зоне?! «Женщина, – сказал он в один из дней с улыбкой, – духовная пища! В самом безнадёжном положении только женщина сможет поддержать мужчину, уберечь его. Мужчине одному не выжить. Неженатые, одинокие мужчины – это несчастнейшие существа во все времена, в любом государстве, они даже пахнут иначе. Женщины – вожди для мужчин, направляющая, наставляющая на праведный путь сила. Умные мужчины всегда прислушиваются к их словам. Хорошо, что Бог создал женщину! Постой-ка, а почему ты не переписываешься с девушками?.. Возможно, там отыщутся и твои землячки, татарочки?»

Я вздрогнул от этих слов: и правда! Замечательно было бы, если бы отыскалась хоть одна землячка! Теодор Августович тут же написал письмо своей знакомой с просьбой поискать среди заключённых женщин-татарок. Латышка не заставила долго ждать с ответом. Она сообщила, что татарок в их зоне нет, и в конце добавила: «А представительницы других национальностей не сгодятся, что ли, твоему другу? В нашей бригаде, например, есть очень симпатичная латышская девушка по имени Дзидра. Она согласна переписываться». Преодолевая большую неловкость, я согласился и написал письмо, вскоре из женской зоны пришёл ответ. С огромным волнением читал я наполненный грустной солидарностью квадратный листок бумаги, исписанный аккуратным, ровным почерком. Девичье письмо!

8

Ведь пока не искромсает сердца нам любви клинок,

Что такое наше сердце? – просто мускулов комок[11].

Габдулла Тукай

Многое готов отдать я за твоё восторженное «ах»!

Татарская народная песня

До сих пор мы женщин зоны Актаса считали тысячами. «Три тысячи их там, три тысячи!» «Да больше, наверное, к ним же этап за этапом прибывает!»

Раньше так было, а сегодня в моих руках письмо отделившейся от многотысячной толпы и двинувшейся в мою сторону девушки. До дыр я его зачитал. То в приятный жар меня бросало, то в леденящий душу холод, пока девушка рассказывала о своей жизни, о непростой судьбе, о тяжёлых, запутавшихся в тугой клубок переживаниях. Запах! То ли черёмуховым цветом благоухала бумага, то ли ароматом жасмина, запах – волшебная сила, которая многое может поведать о женщине! Слово – если оно срывалось с губ женщины в тот момент, когда ты его ждёшь с огромным нетерпением, – это сказка, чудо, волшебный сон наяву!

Озирая идущие на работу ряды заключённых, испуганные, запинающиеся при ходьбе, взывающие к небесам: «только бы не упасть!» – я внутренне содрогаюсь! Даже низкорослым достались не по размеру короткие, латанные-перелатанные бушлаты, пробитые насквозь тысячами искр от костра, превратившиеся в решето тяжёлые ватные штаны, стоптанные кирзовые сапоги, напоминающие санные полозья, засаленные, потёртые, с вылезшими наружу, трепещущими на ветру клочьями утеплителя-ватина шапки-ушанки… Перебитые брови, мокрые носы, небрежно, второпях выбритые лица… И это мужчины!.. В каком же тогда состоянии женщины?! Страшно представить, в кого превратились воспеваемые на протяжении многих веков, приносящие радость, чистые, как росинки, создания?..

До письма Дзидры обитательницы женской зоны представлялись мне одной блёклой людской массой и, по правде говоря, о них я как будто и не думал, за них вроде бы не переживал, мол, «у меня и без вас забот