6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

Генерал Куропаткин очень любил шахматную игру. В лице нашего командира бригады он встретил такого же любителя этой игры, как и он сам, и поэтому довольно часто мы видели генерала у себя в гостях и всегда удивлялись поразительному спокойствию и выдержке вместе с изысканной воспитанностью – этим отличительным чертам его характера.

Недолго пробыл он у нас командиром корпуса. Однажды мы получили уведомление, что генерал-адъютант Куропаткин58 получил какое-то высшее назначение и покидает корпус.

От частей Гренадерского корпуса было приказано выслать к месту расположения его штаба для того, чтобы проститься с генералом, по сводному батальону от дивизии и по сводной батарее от артиллерийской бригады. В командование нашей сводной батареей вступил я.

Было видно, что старику жаль расставаться с корпусом, к которому он уже успел привыкнуть и в котором, он чувствовал, все его любят.

– Я просил государя императора оставить меня на месте, но государь не нашел это возможным, тогда я просил оставить меня до тех пор, пока мы не возьмем Барановичей, но и на эту мою просьбу со стороны государя императора последовал отказ, – грустно сообщил нам генерал Куропаткин.

Генерал-адъютант Куропаткин уехал, а на его место командиром Гренадерского корпуса был назначен генерал-лейтенант Парский.

* * *

Я перевел 6-ю батарею на новую позицию, спустив ее с горы вниз, ближе к нашей землянке. Я сократил этим несколько дистанцию до неприятеля и облегчил себе и офицерам появление на позиции батареи в любой момент.

На новой позиции ветви густых елей опять закрыли орудия от всяких нежелательных взоров.

Большие, светлые, выложенные тесом землянки для людей были уже вырыты не наспех, сильно укреплены и хорошо укрыты. Тут же, невдалеке, построили баню, которая на следующий же день была разбита случайно залетевшим германским снарядом. Новую баню построили на том же месте, вполне основательно рассчитав, что попадание двух снарядов в одну точку – случай крайне редкий.

Вообще странная вещь – эти случайные попадания снарядов. Дня через два после случайного снаряда, попавшего в нашу баню, мой случайный снаряд попал в неприятельскую походную кухню, подвозившую к окопам пищу, и, конечно, от всего бывшего в кухне варева, от самой кухни, от лошадей и кашевара осталось лишь одно печальное воспоминание.

* * *

– Ну что же, довольны вы новыми квартирами? – спрашиваю я у солдат, спустившись в одну из землянок.

– Квартиры ничего, ваше высокоблагородие, теплые.

– Да уж насчет теплоты беспокоиться нечего: такую теплоту развели, что голова пухнет. Неужто вам не жарко, и как вы только терпите?

– А вы, ваше высокоблагородие, чайку с нами выпейте. Снаружи телу жарко, внутри будет жарко, ну и, значит, все как следует быть, и жары не будете чувствовать.

Передо мной на столике появляются кружка чаю, сахар и хлеб.

– Целый день небось чай пьете?

– Так точно, ваше высокоблагородие, делать-то больше нечего. Надоест в дураки играть.

– А откуда у вас карты?

– Да как от Бреста отходили, мало ли там всякого добра пооставалось? Вон, Беликов – так целое бабье платье с собою все время таскал. Для жены все берег. Ездил в отпуск, свез его жене.

Беликов сконфуженно улыбается.

– Довольна жена платьем осталась?

– Так точно.

Солдаты смеются.

* * *

В бригаду, по новому штату, прибыл священник. Отец Михаил крайне ревностно отнесся к выполнению своих священнических обязанностей и поэтому сразу же снискал расположение как офицеров, так и солдат.

В глухом еловом лесу, в сугробах снега, на месте, куда совершенно нет никаких дорог, вдруг появилась маленькая деревянная церковь.

Вечер. В лесу густая мрачная темнота. Ветви елей, пригнувшиеся под тяжестью налипшего на них снега, чуть качаются, как руки лесных духов или сказочных великанов, протянутые к пробирающимся в темноте путникам. Нависшее низко черное небо давит к земле. Холодный ветер завывает в верхушках деревьев.

И вдруг блеснул огонек. Яркой путеводной звездой мелькает сквозь чащу леса, манит к себе, ободряет. Из ночной глубины до слуха донесся аккорд чистых звуков. Свет ярче и сразу, сияя огнями на темном фоне столпившихся елей, ясно рисуется церковь, из которой рвется наружу, в темный лес, чудная музыка церковных напевов. В бригадной церкви отец Михаил служит всенощную под грохот разрывов германских мин, летящих в наши окопы.

9. Позиционная война 1916 года

1915 год прошел. Трудный, тяжелый, утомительный год.

Зарева пожаров, моря крови, зияющие раны, груды недвижных мертвых тел с застывшими, наводящими ужас, остекленевшими глазами. Разочарования, крушения надежд, голод, бессонница – все прошло с этим годом, потеряло уже свою остроту, душа освободилась от тяжкого гнета, и ярче выплыли в памяти прошедшие маленькие радости. Мы же сами стали много опытнее, более уверенными в самих себе. Мы привыкли к мысли о смерти, и она уже не кажется нам такой безобразной, ужасной, а просто обычным явлением, в котором ничего страшного нет. Мы привыкли к виду трупов и трупному запаху, и на нас они уже не производят отталкивающего впечатления.

Что даст новый год? Одно уже нам ясно вполне: война затянулась и приобрела как бы хронический характер. О конце ее у нас никто не говорит и не думает о нем.

* * *

– Господин полковник, произведенный из портупей-юнкеров Константиновского артиллерийского училища прапорщик Воронин представляется по случаю назначения на службу в вверенную вам батарею.

А через некоторое время прапорщики Устрицкий, Русин, Габеев.

Сколько их, новых моих офицеров? Только долго ли они все продержатся в батарее?

В землянке сразу стало шумно и весело. Прапорщики Устрицкий и Русин постарше. Устрицкий уже окончил университет, а Русин – студент Института путей сообщения. Воронину девятнадцать лет, а Габееву восемнадцать, – эти еще дети. Конечно, потребовался граммофон, и в землянке заиграла музыка.

Старшая сестра милосердия 7-го Сибирского госпиталя, стоящего в деревне Вольна, сшила на окна землянки занавески. Ей интересно самой их повесить, и, кстати, посмотреть и нашу землянку, о которой она столько слышала. Раз едет на позицию Людмила Ивановна, то и ее подвластным сестрам тоже очень хочется прокатиться. А в землянке по случаю приезда сестер милосердия повар Лапшин соорудил целый ужин по ресторанному образцу. После ужина заиграл граммофон, ноги у барышень сами заходили, и, конечно, пришлось вынести столы в соседнюю комнату, а столовая превратилась в зал, в котором сейчас же в вальсе закружились пары.

* * *

Я опять лежу на своей походной кровати в полутемной комнате с телефонной трубкой у уха. Точно молния ударила где-то поблизости, и от раскатов близкого грома содрогнулась земля. В землянке