6-я батарея. 1914-1917 гг. Повесть о времени великого служения Родине - Болеслав Вильгельмович Веверн

В глазах зарябило от множества Георгиевских крестов и медалей, украшавших грудь всех до последнего бывших в строю солдат, в том числе и моей сводной батареи. Снег моментально был утоптан тысячами ног во время постройки каре, и в средине образовалась довольно ровная площадь. В этот день при незначительном морозе солнце сияло так, как будто бы и оно принимало участие в параде. Снег блестел и искрился в лучах льющегося света миллиардами разноцветных сияющих точек.

– Парад, смирно! Слушай, на кра-ул!

На правом фланге блеснули медные трубы, и звуки встречного марша понеслись навстречу Тому, в Кого Одного в тот момент впились глаза нескольких тысяч застывших на месте людей. Государь император пешком, в сопровождении пеших и конных лиц высшего командного состава, начал обход фронта.

– Здорово, гренадеры!

Еще не успели ответить ему гренадеры, как всепокрывающее «ура» нескольких тысяч голосов, слившееся в один протяжный гул, взвилось и полетело над притихшей землей. Казалось, что земля дрожит от силы этого звука-восторга, потрясающего воздух.

Государь император уже совсем близко от нас. Он остановился, повернул голову и что-то спросил у нагнувшегося в седле командира 3-го Кавказского корпуса генерала Ирманова. Пошел дальше.

– Здорово, артиллеристы!

– Здравья желаем, ваше императорское величество!.. Ура!

– Я просил показать их мне такими, какими они все находятся в окопах, а вы почему-то нарядили их в новое обмундирование, – чуть приостановившись, проходя мимо меня, сказал государь шедшему с ним рядом генералу Эверту. Последний поднял руку к козырьку фуражки и что-то ответил, но этого ответа я уже не слыхал.

Обход окончен. Под легкие звуки Старо-Егерского марша мимо государя императора проходят войска. Ровными шевелящимися линиями, одна за другой, проносятся мимо него шеренги блестящих штыков. Сияя золотом, плывут знамена. Блестят на солнце обнаженные салютующие шашки. На правом фланге некоторых батальонов идут ветераны: винтовка плохо уже лежит на плече, старческие руки с трудом поддерживают снизу деревянный приклад, седые головы трясутся на церемониальном марше. Трудно ровно идти старикам по снежным сугробам, хотя и обмятым, ноги плохо несут уже согнувшееся под бременем лет и снаряжения тело.

– Сколько же лет таскаешь ты на плече своем винтовку, дедушка?

На рукаве шевроны, крестами и медалями завешена грудь, сапоги с красными отворотами. Не может уже «ногу держать», коленки все подгибаются. Спешит, спотыкается, путает ногу.

И император улыбается, глядя на старого солдата, и блеснувшие веселыми огоньками глаза его долго еще смотрят вслед ковыляющему по снегу старику с дрожащей винтовкой на старческом сгорбленном плече.

Высочайший смотр кончен. Государь император уехал.

* * *

В штабе дивизии военный совет. Зал помещичьего дома заполнен чинами высшего командного состава Гренадерского корпуса. Председательствует командир корпуса генерал-лейтенант Парский:

– Господа, я предлагаю вам обсудить вопрос о предполагаемом в ближайшем будущем наступлении Гренадерского корпуса. Цель наступления – Барановичи, занятые неприятелем. Имейте в виду, господа командиры, что в этом предполагаемом нашем наступлении мы не получим никакой помощи извне – ни войсками, ни артиллерией. Мы должны рассчитывать исключительно на свои собственные силы. Итак, господа, я предлагаю высказаться по предложенному сейчас мною вопросу по очереди, соблюдая всегдашнее правило военных советов, то есть начиная с самого младшего. Среди нас находится только один подполковник. Начнем с него. Командир шестой батареи, слово за вами.

Я встал. Обдумывать этот вопрос было нечего: все было ясно, как на ладони.

– Ваше превосходительство, я не сомневаюсь в том, что наша пехота выполнит свой долг так, как она всегда привыкла его выполнять. Насколько успешно будет ее наступление при настоящих условиях, какие причины будут за ее успех и какие против, я не берусь обсуждать: это дело ее командиров. Я могу лишь рассматривать этот вопрос с точки зрения чисто артиллерийской, и в этом отношении я заранее и определенно уверен в полной неудаче предполагаемого наступления.

Генерал Парский вскочил:

– Я попрошу вас, подполковник, изложить те мотивы, которые заставляют вас так уверенно говорить о нашем провале,

– Слушаю, ваше превосходительство. Первое: у обороняющегося, в данном случае – у германцев, большое преимущество в артиллерии как в количественном отношении, так и в качестве систем и калибров орудий. Против наших 124 орудий у неприятеля имеется, точно не могу сказать, 180–200 орудий, из которых, во всяком случае, не менее двух третей гаубиц и не меньше половины тяжелого типа. Второе: позиции неприятельской артиллерии в точности нам неизвестны, так как они хорошо укрыты и ночью совсем не стреляют. В большинстве они находятся на не досягаемых для наших полевых пушек дистанциях. От своей воздушной разведки мы об артиллерийских позициях противника не имеем никаких сведений. Между тем наши артиллерийские позиции, все без исключения, точно известны неприятелю, и у меня имеется доказательство: карта, уроненная германским летчиком, с отмеченными на ней позициями наших батарей. Третье: наши полевые орудия, по свойству своей системы, могут серьезно помочь в предстоящем наступлении только в уничтожении проволочных заграждений противникам и в виде дымовой завесы перед атакующей пехотой. Произвести сколько-нибудь значительные повреждения в укреплениях противника мы своими пушками не можем. Для этого останутся у нас только шестнадцать гаубиц – количество слишком незначительное. Четвертое: у нас совершенно нет химических снарядов, которыми мы могли бы несколько усилить поражаемость в укреплениях противника, между тем как у германцев этих снарядов сколько угодно.

Генерал Парский был явно недоволен моим докладом.

После меня высказали свои предположения еще некоторые командиры пехотных полков, все – отрицая возможность успешного наступления. В конце концов военным советом наступление при настоящих условиях было признано трудно выполнимым и поэтому нежелательным и было отложено на неопределенное время.

* * *

Произошло несколько случаев, что наша артиллерия обстреливала вместо неприятельских свои самолеты, и поэтому последовало распоряжение, чтобы командиры батарей непременно ознакомились с типами наших аэропланов.

Это распоряжение как нельзя больше совпало с моим непременным желанием посетить один из имеющихся на фронте наших воздухоплавательных отрядов, так как я был уверен, что у них имеются фотографические снимки неприятельских позиций, и если нельзя будет добыть эти снимки в полное свое распоряжение, то хотя бы там, на месте, хорошенько рассмотреть их и сделать соответствующие отметки на своей карте.

Ознакомиться с типами наших аэропланов – фраза довольно странная: в наших отрядах оказалось такое разнообразие типов, вплоть до пленных германских «Таубе» включительно, что единственным способом определения, в конце концов, оказалось внимательное рассматривание на крыльях летящего аэроплана отличительных знаков.

Фотографические снимки Скробовских позиций я получил в