Забытый дом - Анна Васильевна Дубчак

Он не мог признаться, что эта история еще немного, и разрушит его брак. Пожалел, что взялся защищать Ивана и позволил ему жить здесь даже после того, как с него сняли все подозрения. Пожалел о том, что снова позволил жене заниматься подобными делами. О многом пожалел. Пожалел, что не смог стать для жены близким человеком, которому она сама могла бы довериться и рассказать о своем плане. А потому все вышло коряво, некрасиво, что в доме теперь много чужих людей, среди которых — настоящие преступницы… Впредь этого он не допустит.

Но, с другой стороны, если эти подруги дадут признательные показания, то дело будет передано в суд, и Ребров вздохнет с облегчением — еще одно раскрытие ему в копилку. Но если бы Женя не подключила к этому Ивана, а тот не позвонил бы Ред и не пригласил бы сюда, не убедил бы ее сдаться, то она могла бы пуститься в бега… А если бы Женя не вычислила, кто прячет Блу, не поговорила бы так, как это умеет делать только она, с Дождевым и не убедила бы его в том, что для Блу самым благоприятным в ее ситуации будет сдаться и нанять адвоката, то кто знает, сколько бы времени Реброву понадобилось бы для того, чтобы найти ее. А жизнь семьи Дождевых превратилась бы в настоящий ад. Рано или поздно, но и ее мать узнала бы правду…

Вот и получалось, что Женька сделала все, чтобы собрать их всех здесь и подвести к этому самому признанию.

Да, она не до конца все продумала, можно было бы сделать все это как-то иначе, изящнее, а в результате все получилось грубо и некрасиво. Придумала зачем-то день рождения садовника… Хотя она сделала это, вероятно, для того, чтобы охрана впустила Блу с Дождевым… Но их и так бы впустили по ее просьбе. Другое дело, доложили бы Борису и Петру, это непременно. И тогда не получилось бы «сюрприза».

Но самое чудовищное, конечно, получилось с Ваней. Находящаяся на грани нервного срыва, Ред, как оказалось, влюбилась в него. Поэтому восприняла его звонок и приглашение как свидание.

Она, лишенная родительской любви, с замороженным сердцем, увидела в нем своего спасителя, человека, ближе которого у нее и нет! Блу — совсем другое дело. Да, они были близкими подругами, но Иван — мужчина, который по воле случая прочно вошел в ее, созревшее к любви, сердце…

А он-то что? Борис не верил в чувства Ивана к Ред. Там не любовь. Там на самом деле желание встретиться с той, по вине которой он чуть не угодил в тюрьму.

Нет-нет, Борис не верил в другое, более теплое чувство… Ну не может мужчина после одной, проведенной с женщиной ночи гореть от страсти… Быть может, когда-нибудь Ваня и расскажет ему о том, что с ним произошло… Вернее, что произошло между ними здесь, в этом доме, где они провели несколько часов в одной комнате, наверняка в одной постели… Если только не учесть какое-то колдовское чувство Ред подчинять себе людей… Попала же под ее влияние Блу. Несколько лет была ее карманной подругой. Да она изуродовала психику девчонки!

Вот об этом думал Борис после того, как в его дом поздно ночью приехала полиция, на Блу надели наручники и увезли, а за Ред приехала «Скорая помощь» — Иван сказал, что с ней случился обморок, когда она увидела Блу (которую она, вероятно, в своих фантазиях убила вязальной спицей). Ред сопровождал сотрудник полиции.

Дождев, добившись от Бориса согласия стать адвокатом Тани, вызвал такси и тоже уехал. За столом остались Ребров, выпивший слишком много для того, чтобы поехать в отдел, Журавлев, все еще находящийся в отпуске, Петр и Ваня.

Женя, не в силах справиться с охватившим ее разочарованием от собственного поступка и не зная, куда спрятать глаза, забилась в своей комнате, куда Борис отнес ей бутылку вина.

— Она просто хотела вам помочь, — говорил Борис, обнимая за столом пьяного Реброва и в душе испытывая растущую гордость за свою жену. — Вы поймите, она же не юрист, она простая женщина, и вы простите ее за то, что она таким вот изуверским образом заставила этих девчонок признаться в своих преступлениях.

— А я подлец, — в который уже раз повторял Иван. Он тоже набрался и, подсев к Борису, изливал ему свою душу. — Я хотел, чтобы она очистилась, понимаете? Чтобы раскаялась. Ведь то, что она совершила, — это просто чудовищно! И я, представляете, я, обнимая ее там, в Чернети, разве мог предположить, что она, расставшись со мной, через какое-то время задушит подушкой свою одноклассницу… Она была такой нежной, плакала по своей пропавшей подруге… У меня создалось такое впечатление, будто бы их две, одна — Светлана, другая — Ред… Вот такие дела… А я все-таки подлец… Она просила меня привезти ей в тюрьму постельное белье, мыло, что-то там еще… Она — несчастный человек. А я плакал… Я подлец. Знаете, что она сказала, перед тем как потерять сознание? Что она давно не видела маму… Вот так.

Никто не заметил, как пропал Павел.

— Женя, Жень… Открой, — звал он ее под дверью комнаты, где она заперлась. — Ты все не так поняла. Вернее, это твой муж ничего не понял. Вот увидишь, Ребров тебе еще спасибо скажет, поняла? Нет, конечно, он провел большую работу, мы искали Блу… Боялись, что будет еще один труп… Но видишь? Она оказалась жива. Но как ты догадалась, что она обратилась к Дождеву? Как додумалась? Ты бы видела лицо Валерки, когда он прочитал письмо этой Муштаковой… Ладно, я пойду… До завтра. Я по тебе скучаю, поняла?

* * *

Комната была хорошо протоплена, но Тамара мерзла. Сидела на кровати во фланелевом халате, теплых пижамных штанах, на тонкие носки надела еще и толстые шерстяные. И все равно было холодно. Словно холод шел откуда-то изнутри.

Была ночь, минус двадцать, за окном свирепствовал февральский ветер, смешанный со снегом, и Тамаре казалось, что еще немного, и окно распахнется, впустит непогоду, что снег вихрем ворвется в комнату и закружит ее, покроет инеем или коркой льда…

Сергей ушел от нее два дня назад. Собрал вещи и ушел. Ушел, когда ее не было дома, чтобы не смотреть ей в глаза. Да все уже знали, что он женится на Галке Уткиной, молодой девчонке, кассирше. Женится. А Тамара-то мечтала, что когда-нибудь он