Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн

любовная связь с дочерью министра, хотя по своему общественному положению он мог быть для нее не больше, чем слугой. Он всем сердцем полюбил кроткую жену провинциального фабриканта. А ведь для промышленника он опять-таки был только нищим. Он желал всегда того, что стояло выше его, его проявления страсти всегда были смешаны с ненавистью. Пламенному юноше, у которого так неудачно сложилась жизнь, что он возненавидел всех окружающих, приходилось хитрить и лукавить. Он боролся за свою жизнь, избрав единственно доступную для него форму борьбы — интриги. Доведенный до отчаяния, он потерял уважение к себе и кончил тем, что стал убийцей. Это было своего рода самоубийством, жертвой которого оказалась и кроткая Реналь. Его жизнь закончилась на гильотине.

Стендаль в своем романе осуждает строй, порождавший подобные явления. Молодой человек с незаурядными способностями всегда жил среди лицемеров — и это привело его к убийству. Разве это не самое страшное из всех обвинений, какое можно предъявить эпохе? Сила, страсть, желание, воля — все, что могло привести к свершению великих дел, принесено в жертву и бесцельно уничтожено. Стендаль в данном случае изобразил жестокое и пренебрежительное отношение правящих кругов к человеческой жизни — и это в мирные времена. Теперь мы узнали, что в военные годы происходит то же самое, но в гораздо больших размерах. С Жюльеном обошлись не лучше, чем с молодежью военных лет, чьи изорванные в клочья тела взлетали на воздух. Мы всегда переносили на себе все тяготы и на войне и во время мира.

Родись Жюльен всего на пятнадцать лет раньше, он стал бы наполеоновским офицером; все было бы ему доступно — и королевство и самая гордая женщина. Весь ужас в том, что между ним и молодежью наполеоновской эпохи легла неизмеримая пропасть. Случай решает, принадлежишь ли ты тому отрезку времени, для которого считаешь себя рожденным. Жюльен Сорель, вышедший из народа, не единственный: дочь министра, мадемуазель Ла-Моль, была в таком же положении. Ее предки шестнадцатого столетия были ей несравненно более близки, чем бессильные современники. Только разочарование могло привести эту гордую, своенравную аристократку в объятия слуги. Жюльен мог быть одним из победителей 1810 года; а Матильда, живи она триста лет назад, была бы возлюбленной короля. Это, конечно, романтика.

Все это проистекает от романтического восприятия Стендаля, и ни один разумный человек не может утверждать таких вещей, так как никто их не видел. Как может быть иначе, если в понимании изображаемой эпохи огромную роль играют наши чувства: смысл ее порой раскрывается нам только в снах. Внешне все выглядит совершенно правильно: жизнь и поступки молодого честолюбца низкого происхождения, обстановка в духовной семинарии, во дворце Ла-Моль, на лесопильне Реналя. Перед нами реалистический роман, полный жизни, без громоздких отступлений, как у Бальзака, — стремительно развивающееся действие, четко выписанные сцены и персонажи. Однако в основе его лежит чувство, вернее предчувствие, которое не совсем понятно даже тому, кто его испытал. Весь роман написан ясным и трезвым языком. Это сделано с умыслом, ибо ясный язык присущ сильному человеку, стоящему, как Стендаль, над эпохой, и мальчику Жюльену, которому еще только предстояло стать сильным. Но за ясными и трезвыми фразами скрыта не только сила, но и переживания, объединяющие всех, кто страдал из-за нее в 1500, 1820, 1930 годах. Как воспринимается «Красное и черное»? Как теневая сторона европейской цивилизации.

Преклонение не только перед силой в образе Наполеона, героя, любовь к которому Жюльену приходилось скрывать, но и перед женщиной, — вот что является апогеем романа, вот что тогда было модно в Европе; неумолимая мадемуазель Ла-Моль — такая же богиня, как кроткая Реналь. Впрочем, оба эти образа совершенно правдоподобны; они сложились под влиянием круга, к которому принадлежали. Их характеры не преувеличены, как у великого Бальзака герцогиня де Ланже и кузина Бета{118}. Что роднит женские образы обоих писателей и делает их незабываемыми? Большое чувство, испытанное ими, преклонение Жюльена, а равно Стендаля делает их такими, что они надолго запоминаются, как и образы Бальзака. Стендаль писал необыкновенно мужественные книги, где женщины были безмерно любимы. Своих героев Стендаль рисует не чувственными одиночками, в его произведениях с подлинным искусством прославляется европейская женщина, ее жизнь и любовь. Многие из женщин выходят, как живые, из рам старых картин. Мадемуазель Ла-Моль похожа на Юдифь; белокурую Реналь писал в свое время Корреджио.

Герои Стендаля дополняют собой галерею образов, составляющих славу европейского искусства. Сюда же относится и Жюльен, не брезговавший, правда вынужденно, никакими средствами борьбы для достижения личного успеха, о котором он больше всего заботился. В этой борьбе он был побежден прежде всего морально. Борьба за существование происходит и в наше время; вот почему образ Жюльена — борца за право жить по-человечески — все чаще появляется в современных пьесах и романах. Потомки Жюльена живут и борются в другое время, за их спиной не поднимается величественная тень Наполеона, и никто уже не задумывается над тем, что могло бы произойти, живи они в ту великую эпоху, когда сильные натуры могли найти себе достойное применение. Стендаль же думал об этом, так как сам служил под началом Наполеона. В этом существенная разница между ним и Жюльеном. Создавая образ Жюльена, Стендаль не стремился освободиться или отомстить за себя, но, описывая события тех дней, он с беспристрастностью летописца изобразил несчастное поколение, пришедшее на смену его счастливым сверстникам. Жюльену было запрещено произносить вслух имя своего кумира; даже наедине с собой он не мог себе позволить проявлять любовь к Наполеону. Жюльен был честолюбив, добиться успеха было пределом его желаний. Но для Стендаля этого было мало. Моральный облик карьериста, как и снобизм, были хорошо знакомы писателю. Стендаль любил императора не за блестящие победы, а за ту миссию, которую тот призван был выполнить; для Стендаля Наполеон был не завоевателем, а освободителем. Стендаль родился раньше Жюльена. Революция, озарив его детство, возвысила и облагородила его сердце; он видел живого императора и говорил с ним.

Жюльен родился на два десятилетия позже Стендаля, в семье более низкого происхождения. Никто не знает, что с ним произойдет, какой случай определит его судьбу, совершит ли он благородные поступки, напишет ли он значительную книгу. Стендаль лицемерил так же, как Жюльен, но они отличались друг от друга тем, что Стендаль шутил, играл роль, изменял до неузнаваемости запретные слова, чтобы их не расшифровала полиция. Потому что Стендаль стоял неизмеримо выше этих пресмыкающихся. Жюльену же приходилось относиться ко всему этому куда серьезнее;