Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

по отношению к ним все то, что статья Хартии вменяет мне в обязанность по части формы; что же касается обряда коронования, то всякая церемония, какую я сочту за благо принять, получит силу закона; таким образом, если я созову чрезвычайный сейм, повторю уже принесенную мною народу присягу и затем предпишу отслужить благодарственное молебствие по римскому обряду под открытым небом, чтобы избежать богослужения в соборе и чтобы при молебствии могли присутствовать войска, я думаю, этого будет достаточно…»

Брат Константин так не считал; он к тому времени настолько «ополячился», что ставил польские интересы выше достоинства Русского Царя[122]. Он, например, настаивал на расширении территории «Царства Польского» за счет других губерний. Подобное намерение вызвало мягкий по форме, но твердый по смыслу отпор со стороны Императора.

«Пока я существую, – писал он Константину 24 октября 1827 года, – я никак не могу допустить, чтобы идеи о присоединении Литвы к Польше могли быть поощряемы, так как, по моему убеждению, эта вещь неосуществимая и которая могла бы повлечь за собой для Империи самые плачевные последствия».

Вскоре «дискуссия» по этому поводу между братьями временно прекратилась: другие первоочередные дела и заботы поглотили внимание.

Борьба греков против турецкого господства привела к массовому истреблению греческого населения, что не могло оставить Петербург равнодушным. По инициативе России возникла коалиция трех держав – России, Англии и Франции, выступившая против Османской Империи.

В октябре 1827 года в Наваринской бухте (юго-западнее полуострова Пелопоннес) объединенная коалиционная эскадра полностью разгромила турецкий флот. Однако это не заставило султанское правительство предоставить Греции автономию, на чем настаивали союзники.

В начале 1828 года начались наземные сражения между русскими и турецкими войсками в районе Дуная, на Балканском полуострове и в Закавказье, закончившиеся разгромом Турции и заключением в сентябре 1829 года Андрианопольского мира.

В результате войны к России отошло восточное побережье Черного моря, проливы Босфор и Дарданеллы объявлялись открытыми для торговых судов всех стран. Турция признавала автономию Молдавии, Валахии и Сербии.

По настоянию России Турция вынуждена была признать автономный статус греческих земель на юге Балканского полуострова, на основе которых в 1830 году соглашением великих держав – Англии, Франции и России – было образовано независимое Греческое государство[123].

Еще раньше войны с Турцией России с лета 1826 года пришлось вести войну с Ираном (Персией), закончившуюся в феврале 1828 года подписанием Туркманчайского мирного договора, в соответствии с которым к России отошла Восточная Армения вместе с Ереваном.

В 1829 году Николай Павлович возвращается к проблеме «второй коронации». Невозможно было дальше держать проблему в «подвешенном состоянии». Теперь его представления были более определенными. Он уже не связывал две коронации, смирившись с необходимостью следовать коронационному ритуалу во всей полноте. В письме Константину 18 марта 1829 года Император начертал план предстоящего события:

«Должностные лица и члены сейма соберутся в зале Сената; духовенство прибудет туда из собора процессией; в зале Сената будет устроен алтарь. Когда все будут в сборе, мы явимся; я возложу на себя корону, после чего надену на мою жену цепь ордена Белого Орла. Затем епископ при общем коленопреклонении прочтет молитву, полагающуюся у нас при короновании, с необходимыми изменениями».

Император не только «написал сценарий» для других, но ясно обозначил собственную. «После я на коленях прочту то, что читается Государем при этом случае. В заключение молебствие по обряду католической церкви и – все. Далее большой обед, на следующий день бал с польскими дамами. После того как я уже включил формулу присяги в Манифест о восшествии на Престол, я считаю бесполезным и неподходящим повторять, тем более что молитва при коронации великолепна и представляет собой род клятвы, приносимой Монархом Богу, а не людям».

Константин не согласил с этим, он призывал Императора провести церковную церемонию в католическом соборе. Николай Павлович не считал, что это требуется, так как он уже короновался в Москве, в том числе и как «Царь Польский». Он вообще не хотел, чтобы польский католический епископат принимал в процедуре варшавской коронации сколько-нибудь заметное участие. Кроме того, он категорически был против новой общей присяги, так как «присяга не может быть повторяема ни Государем, ни подданным».

В этом отношении он буквально следовал положению Конституционной хартии, налагавшей лишь одно обязательство: принесение присяги коронующимся Польской Короной. Все остальное, в том числе и процедура коронации, находилось за пределами писаного норматива; это была безраздельная компетенция Императора Всероссийского.

Коронация состоялась 12 мая 1829 года в Варшаве. Это стало «мучением» для Николая Павловича. Конечно, не сама процедура, а сопутствующая ей атмосфера лжи. Он видел, прекрасно знал и понимал, насколько все в Польше пронизано, пропитано антирусскими настроениями, насколько поляки не способны оценить благородные шаги и меры России. Только обиды, претензии, злость и ненависть без конца…

Император прибыл в Варшаву 5 мая 1829 года. Примас (первенствующий епископ), окруженный духовенством, ожидал Николая Павловича на паперти церкви францисканцев. Выслушав молитву, Император принял святую воду. Через неделю, 12 мая, в Королевском зале сената Монарх короновался Польской Короной. Примас трижды произнес «Vivat rex…», но в зале стояла гробовая тишина. Никто из поляков не повторил этого возгласа, хотя они обязаны были это сделать.

После этого Государь отбыл в собор Святого Иоанна, где был отслужен благодарственный молебен, а затем отбыл в свою резиденцию – Королевский дворец. Потом выяснилось, что группа заговорщиков намеревалась убить Русского Царя или в Королевском замке, или в соборе, но им не удалось этого сделать по причине хорошей работы русской полиции.

Сопровождавший Царя А. Х. Бенкендорф в тот день записал: «Возвратившись во внутренние комнаты, Государь послал за мной. При виде моего духовного смущения он не скрыл и своего. Он принес присягу с чистыми помыслами и с твердою решимостью свято ее соблюдать. Рыцарское его сердце всегда чуждалось всякой затаенной мысли».

Николай I пробыл в Польше после коронации еще двенадцать дней. Были приемы, балы, встречи, парады, но не было главного – не было радости. Он чувствовал себя чужим в этом краю. Покидал Польшу с чувством досады и с тяжелыми предчувствиями. Как потом заметил, «то, что ложно в основании, не могло продержаться долго». Статус «полунезависимости» ничего не решал и никого не удовлетворял, и, как констатировал Император в 1831 году, «при первом же толчке здание рухнуло».

Казалось бы, ну чем поляки недовольны? За время существования «Царства Польского», всего за полтора десятка лет, Польша преобразовывалась во всех отношениях. Он помнил свою первую поездку по этим землям еще в юности: кривые дороги, убогие хижины, нищета вокруг и