Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев

и IV болгарские армии напали на сербские и греческие позиции в районе Брегальницы{652}. Умеренный кабинет Гешова, который предлагал решить вопрос о территориальных претензиях с помощью международного арбитража, вышел в отставку за месяц до начала новых военных действий. Вторая балканская война началась. В начале июля войну Болгарии объявили Румыния и Турция. 20 июля 1913 г. оправившиеся от поражения турецкие войска вступили в Адрианополь. И уже в конце того же месяца Болгария запросила мира. 30 июля в Бухаресте открылись мирные переговоры, завершившиеся подписанием 10 августа 1913 г. соответствующих соглашений. Сербия получила не только спорную, но и большую часть болгарской зоны в Македонии. Греция — южную Македонию, Салоники, часть Западной Фракии. Румыния получила Добруджу. 29 сентября между Болгарией и Турцией был подписан Константинопольский мир, согласно статьям которого, к Турции переходили обратно Восточная Фракия и Адрианополь. Болгарии удалось сохранить за собой лишь Западную Фракию, дававшую ей выход в Эгейское море. По словам болгарского министра И. Гешова, «мученик возвышенного идеала, который он поставил себе в своей непреложной цели, Балканский союз умер мученической смертью»{653}.

Таким образом, Болгария, которая, по словам того же Гешова, «была ограблена, погублена, унижена, обесславлена»{654}, потеряла не только большую часть своих недавних завоеваний, но и некоторые исконные территории, что окончательно толкнуло ее в объятия германской политики. Д. Бьюкенен — посол Великобритании в России в 1910–1918 гг. отметил: «Бухарестский мир с удовлетворением был приветствуем императором Вильгельмом по вполне понятным причинам. Этот мир переделал все, что сделала Первая балканская война, и создал такое положение, которым прекрасно воспользовалась Германия в начале Европейской войны. После его подписания король Фердинанд, как говорят, сказал: “Ма vengeance sera terrible” (моя месть будет ужасна), — и он сдержал свое слово»{655}. Управление страной взяли в свои руки представители Либеральной партии, придерживавшиеся прогерманской и проавстрийской ориентации в достижении идеала Сан-Стефанской Болгарии. По словам российского министра иностранных дел С.Д. Сазонова, «горечь обманутых надежд и затаенная злоба против тех, кого они считали виновниками испытанных ими разочарований, поставили судьбы болгарской политики в тесную связь с венским кабинетом, как это наглядно доказала мировая война 1914 года»{656}.

Общим итогом Балканских войн стало включение в состав Сербии части территории Ново-Пазарского санджака, создание общей границы между Сербией и Черногорией. В состав Сербии вошла также Вардарская Македония. Территория Сербского королевства значительно расширилась; почти в два раза — до 4,5 млн. человек — увеличилось и население страны. Казалось, мечта сербской военной и политической элиты о Сербии как новом «Пьемонте» близка к осуществлению. Однако вхождение в состав Королевства новых земель, населенных несербским населением, требовало решить проблему их интеграции в состав Сербии, что только усугубило внутриполитический кризис между правящей Радикальной партией и офицерским корпусом. Конфессиональный и религиозный состав населения новоприобретенных территорий также был крайне сложен. Еще в декабре 1904 г. полковник Ф.А. Шостак, посланный в Македонию в составе международной жандармерии, образованной в соответствии с решениями Мюрцштегской конвенции, отмечал, что на обострение ситуации в регионе влияет не столько греко-болгарско-сербская вражда, сколько состояние самого местного населения, к началу XX в. так и не сумевшего решить этноконфессиональный вопрос: «Кто мы?» Он пишет: «В остальных участках борьба между местными жителями-патриархистами и экзархистами на почве церковно-школьного соперничества продолжается беспрерывно, разжигаемая комитскими деятелями; в ней принимают участие, главным образом, недовольные священники и учителя, хотя и амнистированные, но лишенные права вернуться к своей прежней деятельности, — и убийства следуют за убийствами, совершенные к тому же зачастую с проявлением чисто зверской жестокости. Называть эту борьбу исключительно расовой, греко-болгарской, будет вряд ли правильно: почти все враждующие говорят по-турецки, и по-гречески, и по-болгарски, но в обоих последних случаях объясняются наречием настолько перемешанным словами из других двух языков, что ни греки, ни болгары их сразу и не поймут, как и они не понимают говорящих на чисто греческом или северно-болгарском языках. Поэтому будет, вероятно, правильнее всего считать их всех македонцами (выделено в оригинале. — Я.В.) но одних патриархистами, а других экзархистами; первые, пока остаются патриархистами, называют себя греками, а перешедшие в экзархисты, хотя и звались до этого греками, тотчас переименовывают себя в “болгар”. Мне пришлось встретить семью, где отец-патриархист называл себя греком, мать-экзархистка — болгаркой, старший сын, оставшийся патриархистом, значился греком, брат его — болгарином. Со смертью отца, сын — патриархист перешел также в экзархисты и из грека сделался болгарином»{657}. К 1912 г. ситуация в крае никак не поменялась, что дало повод российскому корреспонденту газеты «Раннее утро» — свидетелю событий Первой балканской войны, язвительно заметить: «Я забыл упомянуть еще одну национальность — “македонцев”, впрочем, кто-то удачно сострил, что македонцы — это не национальность, а профессия. Их очень много, происхождения они разного и на вопрос о национальности гордо отвечают: мы македонцы. Они-то и есть главные сеятели смут и политических интриг, попеременно служа сегодня Болгарии, завтра Сербии, а там и Турции, — в зависимости от того, кто больше платит»{658}.

Именно поэтому вопрос об управлении, создании новых административных учреждений, статусе новых земель стоял крайне остро, хотя сербский премьер Н. Пашич в беседе с корреспондентом российского телеграфного агентства в Вене В.П. Сватковским весьма оптимистически оценивал положение вещей. «Нет, — говорил сербский премьер, — македонцы будут спокойны. Главное, священников их уже прислали к нам. Мы будем платить им жалование не менее 50 франков в месяц, вместо прежних 30–40 и они будут довольны объяснить народу перемену положения. Одной из главных задач будет обеспечить население от террора болгарских банд, и это нам удастся легче, нежели туркам»{659}.

Причем еще в ходе Первой балканской войны сербские военные власти не только показали полную административную неспособность в установлении общего порядка на захваченных территориях, но и открыто выражали презрительное отношение к местному христианскому населению{660}. Вот, например, как описал Н. Шевалье первые часы пребывания сербской армии в Ускюбе (Скопье): «Не хватало выдержки даже на первое время скрыть свою традиционную вражду к болгарам и грекам, в особенности к первым, и не успело население Ускюба, преимущественно болгары, выкинуть для встречи войск, кроме сербских, также болгарские национальные флаги, как ретивые сербские войники, обходя дома, срывали болгарские и греческие флаги, указывая вывесившим их домовладельцам, что Ускюб и Северо-Западная Македония — отныне составляют сербские владения, и что в восстановленной Старой Сербии иноземным флагам незачем развеваться. Болгарское население, политически более развитое, чем сербы, и руководимое столь просвещенным и гуманным пастырем, как болгарский митрополит Неофит (русский воспитанник,