Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Бороться с высказанными выше положениями идеологического характера в окружении Деникина было невозможно, это был набор идей, составлявший ядро всего движения. Те, кто его не разделял, попросту отметались правительственными кругами. Я мог, конечно, в беседе с глазу на глаз с Нератовым, который меня давно знал, высказать свои сомнения в правильности того или иного положения, но выступать против него открыто ни я, лицо, в конце концов, к Деникину совсем не близкое, ни даже Нератов в его официальном положении не могли.

Вокруг назначения главы делегации в САСШ

Вся эта запутанность и сложность идеологической стороны борьбы с большевизмом как с «мировым злом» меня страшила не менее, чем личная закулисная подоплёка нашего американского предприятия — задача устранения Бахметьева в качестве посла в Вашингтоне и получения всех тех казённых сумм, которые ещё находились в его руках. Само собой разумеется, деникинские военные круги совершенно не отдавали себе отчёта в том, что сместить Бахметьева не так-то легко, что как-никак Бахметьев был назначен последним законно признанным всероссийским правительством, а южнорусское правительство Деникина никаким престижем ни в Европе, ни в Америке не пользовалось. Мне было ясно, что Бахметьев, несомненно, не захочет просто «уйти», а «уйти его» невозможно, не посвятив правительство САСШ во все подробности той внутренней свары, которая шла вокруг Бахметьева и его денег. При этом ведь американское правительство могло отступить от своей джентльменской безучастности и попросту секвестровать все казённые суммы у Бахметьева, как поступили английское и французское правительства в отношении русских казённых денег в Лондоне и Париже.

Никакого компромисса в отношении Бахметьева не предвиделось, хотя бы во внимание к его бесспорному легальному положению в Америке и весьма спорному положению там самого Деникина. Вся делегация таким образом начинялась как со стороны лично-закулисной, так и идеологической взрывчатыми веществами. Чем дальше я входил во все подробности дела, тем более становился пессимистом. Я ждал только одного — назначения главы нашей делегации, т.е. того лица, которому предстояло безопасным способом избавиться от ненужного с точки зрения нашей основной цели деникинского взрывчатого багажа делегации.

Между тем именно в этом вопросе — о назначении главы делегации — сошлись нити всех интриг против Бахметьева, и чем дальше, тем больше осложнялось дело. Не раз в Особом совещании обсуждалась та или иная кандидатура, и всякий раз находилось какое-либо «но». Наконец, если этого «но» не могли сразу придумать, Энгельгардт предлагал вопрос «отложить» и провести предварительные переговоры с данным лицом.

Достаточно посмотреть, кто был в числе кандидатов на пост главы делегации, чтобы понять, какая растерянность царила в деникинских кругах по этому весьма серьёзному по сути дела вопросу международной политики. Первым кандидатом был Энгельгардт, который с самого начала был отвергнут Деникиным, утверждавшим, что он необходим для работы в ОСВАГе, но, несмотря на решительный провал этой кандидатуры, она как дамоклов меч висела над Особым совещанием: после провала каждого очередного кандидата Энгельгардт говорил, что, по-видимому, придётся ехать ему самому.

Очень серьёзный кандидат А.М. Петряев, бывший товарищ министра иностранных дел при Временном правительстве, опытный дипломат, был выдвинут Нератовым. При этом Нератов предполагал, как я узнал позже, что Петряев и я поедем из Вашингтона в Сибирь к Колчаку и таким образом установится настоящая дипломатическая связь между Таганрогом (Нератов), Парижем (Сазонов) и Колчаком (Петряев). Из всех и до и позже выдвигавшихся кандидатов на главу американской делегации Петряев был бы, вне всякого сомнения, самым полезным, принимая во внимание его деловитость, опытность и авторитет. Кроме того, он находился в Таганроге, деникинские круги его знали, и он, пожив несколько месяцев у себя на хуторе в Полтавской губернии, где чуть не был расстрелян большевиками, пылал жаждой деятельности и увлекался любым движением. Во время своей курьерской поездки в Париж он называл парижан дефетистами (пораженцами), так как тамошние политические круги относились индифферентно к белому движению, что было мало понятно югу России, где шла гражданская война и белое дело считалось главнейшим.

Петряев был осведомлён о том, что его кандидатура выставлена, и по старой привычке думал, что раз Нератов ему что-то предлагает, то это уж наверняка. Не дожидаясь официального назначения, он начал со мной деловые обсуждения и в силу наших прежних отношений по министерству самым подробным и откровенным образом рассказал всё, что думает о делегации. У него был обширный дипломатический план, в котором Америка играла не такую уж большую роль, в частности он и не думал замещать Бахметьева в Вашингтоне и играть роль посла Деникина в САСШ, а стремился попасть к Колчаку, дабы прекратить бесполезную во всех отношениях деятельность Сукина, который только ссорил юг России с Колчаком и мешал соединению в руках Сазонова различных политических сил — Колчака в Сибири и Деникина на юге России.

Свои планы Петряев не скрывал и от других и позволил, себе faux pas весьма серьёзного свойства: зная недружелюбное отношение военных кругов Деникина к Бахметьеву, он поднял среди них агитацию в пользу последнего, чем преждевременно раскрыл свои карты. Враги Бахметьева увидели, что если кандидатура Петряева пройдёт, то они не только не будут иметь в Америке своего человека, но, напротив, ярого сторонника Бахметьева. Не удивительно после этого, что, несмотря на весь авторитет Нератова в дипломатической области, кандидатуру Петряева провалили самым решительным образом. Нератов был смущён этим провалом, а Петряев сразу разочаровался в деникинском движении. В виде компенсации ему был предложен пост нашего дипломатического представителя в Софии, что он и принял.

Разочарование Петряева было очень глубоко, так как он, по-видимому, рассчитывал стать фактическим министром иностранных дел всего белого движения, объединённого антибольшевистского фронта, причём не только в географическом смысле (юг России — Сибирь), но и в политическом, считая, что политическая база белого движения должна быть расширена вплоть до правых социалистов. Конечно, и эта внутриполитическая позиция Петряева не понравилась деникинскому окружению.

Поступив столь неосторожно в таком щекотливом деле, как американская делегация, Петряев после провала своей кандидатуры был у меня и так же откровенно стал пророчить гибель белого движения вообще и нашей делегации в частности. Он говорил о полном отсутствии у деникинских генералов «государственности», по поводу делегации же сказал, что «это сведение счетов чисто личного свойства с Бахметьевым из-за насильственного захвата казённых денег», причём указывал на опасность такого захвата деникинским правительством ввиду баснословного казнокрадства и мародёрства в Добровольческой армии.

Всё это было так, но спрашивается, почему же до провала своей кандидатуры Петряев был так оптимистичен? Казалось бы, мало что изменилось с тех пор в общей обстановке.