Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

но кто мы такие и зачем и чем мы живем и куда мы пойдем, мы не знаем и сказать друг другу не можем, и мы чуждее друг другу, чем мне или даже вам мои дети. Но радостно по этой пустынной дороге встречать этих чуждых путешественников. И такую радость я испытал, встретясь с вами и с Тютчевым» (61, 261).

В 1871 г. Толстой еще был далек от того, чтобы знать, «кто мы такие и зачем и чем мы живем и куда пойдем», но он, как и Тютчев, уже шел по пустынной дороге. Встретив путешественника, мыслящего «независимо и свободно», он ощутил чувство единения с духовно возвышенным человеком. Единение не в плане согласия жизненных позиций, «как это бывает в низших сферах деятельности», а в сопричастности разномыслящих людей к великой проблеме «воззрений на жизнь». Это взаимопроникновение равнозначных сознаний, когда ни одно из них не угнетает другое, а мудро принимает «чужое сознание» как имеющее право на независимое существование. Это то, что М. М. Бахтин определял как «большой диалог».

Такого рода диалог будет присущ и восприятию Толстым поэзии Тютчева, о чем пойдет речь далее.

Не прошло и года после знаменательной встречи, как в вариантах к роману времен Петра I появилась запись, содержащая сравнение предка Льва Толстого с Тютчевым:

«Толстой. Широкий, умный, как Тютчев блестящ» (17, 402).

Услышав о болезни Тютчева, ставшей предсмертной, Толстой писал к А. А. Толстой:

«Я слышал про болезнь Тютчева, и вы не поверите, как это меня трогает… Если ему лучше, передайте ему через кого-нибудь мою любовь» (62, 9).

Спустя почти 20 лет (1894) Толстой в разговоре с В. Ф. Лазурским сказал о Тютчеве:

«По моему мнению, Тютчев — первый поэт, потом Лермонтов, потом Пушкин <…> Без него (Тютчева. — В.Р.) нельзя жить».[101]

Любовь Толстого к поэзии Тютчева крепла от десятилетия к десятилетию. Имя поэта, его стихи все чаще звучали в письмах и дневниках писателя, в беседах с близкими ему людьми.

В послании к Фету от 25 авг. 1875 г. Толстой процитировал строчку из стихотворения «Как дымный столп светлеет в вышине».

В конце декабря 1886 г., по свидетельству А. К. Чертковой, он «сказывает» гостям стихотворение Тютчева «Silentium».

В июле 1887 г. Толстой часто читал А. А. Толстой любимые им стихотворения Тютчева.

В записной книжке № 5 за март — апрель 1894 г. писатель указал на важность поэзии Тютчева для школы (52, 258).

В сентябре 1899 г. в беседе, вспомнив тютчевское стихотворение «Есть в осени первоначальной», он обратил внимание на эпитет «праздная борозда».

В декабре 1899 г., перечитывая Тютчева, выделил для себя особо стихотворение «Тени сизые смесились».

В дневнике за 6 февраля 1901 г., оттолкнувшись от первых двух строк тютчевского стихотворения «Как океан объемлет шар земной», предложил свою интерпретацию «истинной жизни, сознающей свое Божественное начало».

21 августа 1906 г. Из воспоминаний А. Б. Гольденвейзера о Толстом:

«Я спросил его, знал ли он Тютчева.

Лев Николаевич сказал: — Когда я жил в Петербурге после Севастополя, Тютчев, тогда знаменитый, сделал мне, молодому писателю, честь и пришел ко мне. И тогда, я помню, меня поразило, как он, всю жизнь вращавшийся в придворных сферах — он был другом императрицы Марии Александровны в самом чистом смысле, — говоривший и писавший по-французски свободнее, чем по-русски, выражая мне свое одобрение по поводу моих „Севастопольских рассказов“, особенно оценил какое-то выражение солдат; и эта чуткость к русскому языку меня в нем удивила чрезвычайно»[102] (с. 191–192).

19 февраля 1908 г. Лев Николаевич с восхищением слушал чтение Софьей Стахович ряда стихотворений Тютчева: среди них — «На смерть Пушкина», «Фонтан», «Не то, что мните вы, природа», не одобрил «Позднюю любовь».

19 марта 1910 г. в письме к молодой поэтессе Е. Озеровой писатель признался:

«Боюсь, что огорчу вас, и очень сожалею об этом. Я не люблю стихов вообще. Трогают меня, думаю, преимущественно как воспоминания молодых впечатлений, некоторые, и то только самые совершенные стихотворения Пушкина и Тютчева. Ваши же стихи слабы» (58, 31).

29 июня 1910 г. при виде нищеты русской деревни Толстой вспомнил тютчевские строки из стихотворения «Эти бедные селенья…»: «Край родной долготерпенья…».

5 октября 1910 г., за несколько дней до ухода из Ясной Поляны, читал, почти плача, вслух стихотворение Тютчева «Silentium» (ранее оно было включено им в «Круг чтения») и «Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день…») А. С. Пушкина.

В черновиках трактата «Что такое искусство?» стихи Тютчева были поставлены в один ряд с образцами подлинно духовного искусства: «Гюго, Диккенс, Мольер, Шиллер, Пушкин, Лермонтов, Тютчев — настоящие поэты» (30, 364).

За четыре дня до ухода из Ясной Поляны в письме к И. И. Горбунову-Посадову Толстой настаивал на включение лучших стихотворений Тютчева в серию листовок и дешевых, предназначенных для народа, книжек «Посредника».

Поэзия Тютчева сопровождала писателя с молодости. Но по-настоящему вошла в его сердце в зрелые годы.

Оба сборника поэта, которые Толстой внимательно прочитал и страницы которых хранят его многочисленные пометки, вышли в середине восьмидесятых годов. Именно этот период жизни оказался для него самым трудным. Автор великих романов на рубеже 70–80-х гг. прошел через мучительные поиски смысла жизни, доходя в них порой до мысли о самоубийстве. Но сумел найти в себе духовные силы, чтобы выйти из пограничной ситуации отчаяния и обреченности на одиночество. Ощутив в себе второе рождение, «рождение духом», он по-новому взглянул на мир и проблему смысла жизни человека.

Именно в этот период Толстой поставил перед собой цель говорить с читателем на понятным ему языке о самых главных проблемах земной жизни, о вере в Бога и бессмертие души. Именно в этот период жизнь трудового народа стала для него животворной и действенной. Именно в этот период он осознанно начал писать так просто и ясно, что это было понятно любому мужику и любой бабе.

Говорить просто не означало упрощенно смотреть на суть изображаемого. Напротив, Толстой, сделал новый шаг после «Войны и мира» и «Анны Карениной» в постижении сознательного и бессознательного бытия человека, нашел иные формы художественного воплощения своих духовных открытий. Народные рассказы, «Холстомер», «Смерть Ивана Ильича», «Власть тьмы», «Крейцерова соната», «Дьявол», роман «Воскресение» стали новым словом в художественном постижении человеческой природы, далеко не укладывающейся в утверждение: «говори „да, да“, „нет, нет“; а что сверх этого, то от лукавого».

Критерий нравственного долженствования был для Толстого в эти годы значим, но не стал догмой в последней инстанции.

Произведения Толстого — этика художества. Оно многомерно по сути и формам воплощения, глубоко правдивого и психологически