Избранные труды. Том I - Олимпиад Соломонович Иоффе

гражданско-правовых обязанностей ответчиком. Если эти доказательства обосновывают применение презумптивной нормы о виновности правонарушителя, то суд обязан сделать те юридические выводы, которые из данной нормы вытекают.

Решения, заключающие в себе такие выводы, ни в какой мере не являются решениями презумптивными, ибо они основаны на конкретных фактах, выявленных в ходе судебного разбирательства, сведенных в единую цепь и оцененных по внутреннему убеждению суда, который пришел к выводу о необходимости и обоснованности применения презумптивной нормы. Такие решения нельзя также считать основанными лишь на неопровергнутой и недоказанной презумпции, ибо презумпция виновности потому и вступает в действие, что были доказаны условия ее применения – факт совершения правонарушения ответчиком. Истинность этих решений нисколько не уступает истинности других решений советского суда, основанных на прямых или иных косвенных доказательствах, так как сведение доказательств в единую цепь производится и здесь не с формальных позиций, а в результате всестороннего учета всех обстоятельств дела и их оценки по внутреннему убеждению суда с применением и использованием тех жизненных и реальных обобщений, которые сформулированы в нормах советского закона.

4

Вопреки общепринятому и основанному на прямых указаниях закона мнению, согласно которому ответственность по советскому гражданскому праву опирается на презумпцию виновности правонарушителя, К. С. Юдельсон оспаривает существование такой презумпции, как противной основным социально-политическим идеям советского права вообще, в том числе и советского гражданского права и процесса.[368] Можно было бы не касаться этого возражения по существу, так как, отвергнув существование подобной презумпции, К. С. Юдельсон тут же заявляет, что «в основу распределения доказывания между потерпевшим и причинителем виновного вреда положен тот же процессуально-правовой принцип, который наблюдается и в обязательствах из договоров», т. е. «потерпевший доказывает правопроизводящие факты: причинение ущерба, легитимационный момент, подлежащий возмещению размер ущерба, а ответчик доказывает факты, освобождающие его от обязанности возместить вред».[369] К числу этих фактов, как отмечает далее автор, относится также и факт невиновности. Но суждения К. С. Юдельсона представляют интерес в другом направлении. Он указывает, что «нашему праву, по его социально-политическим идеям, близка другая презумпция: невиновности в уголовном процессе, неответственности – в гражданском, пока вина уголовная или гражданская не будут доказаны».[370] В другом месте автор говорит по этому поводу: «Предположение невиновности является лишь криминалистическим выражением более широкой презумпции неответственности в советском судебном праве привлеченного к ответу лица, независимо от того, держит ли он ответ по обвинению в преступлении или “по обвинению в гражданской неправде”».[371]

Итак, отрицая презумпцию виновности для гражданского права, К. С. Юдельсон не вводит, однако, взамен нее презумпции невиновности, ибо это противоречило бы его же собственным суждениям о распределении бремени доказывания по делам из причинения вреда. Вместе с тем он противопоставляет презумпции виновности презумпцию неответственности, действующую в равной мере и в гражданском, и в уголовном праве, но лишь в последнем выражающуюся в форме презумпции невиновности.

Что презумпция неответственности действует для советского судебного права в целом, в этом едва ли можно сомневаться. Следовательно, самая идея такой презумпции, подчеркнутая К. С. Юдельсоном, плодотворна и правильна. Ее содержание сводится к тому, что ни одно лицо не может быть признано нарушившим норму советского права и потому обязанным нести юридическую ответственность, пока не будет доказано противное. Противоречит ли, однако, такой общей презумпции презумпция виновности правонарушителя, установленная в гражданском законе? Ни в какой мере. Ведь презумпция виновности правонарушителя вступает в действие лишь после того, как доказан факт нарушения гражданско-правовой обязанности данным конкретным лицом, т. е. после того, как оказалась поколебленной презумпция его неответственности. И если вопрос этот решается по-разному в уголовном и в гражданском праве, то не потому, что гражданское право вступает в противоречие с презумпцией неответственности, а в силу различия между конкретными формами применения данной презумпции в двух названных отраслях советского права. Самое же это различие в свою очередь обусловливается различным значением, которое вина имеет для применения мер уголовной и гражданской ответственности.

Подавляющее большинство уголовных преступлений таково по своему характеру, что при тождестве объективной стороны они могут образовывать различные составы и влечь за собой различные меры наказания, в зависимости от субъективной стороны.

Существенное значение при этом имеют: а) степень виновности – умысел или неосторожность (так, при неосторожности должностное преступление квалифицируется по ст. 111, а не по ст. 109 УК); б) формы виновности (для квалификации деяния по ст. 169 УК необходим прямой, а не косвенный умысел); в) особый характер умысла (так, для квалификации деяния по ст. 58-7 УК необходим прямой контрреволюционный умысел); г) смягчающие вину обстоятельства (для квалификации легкого телесного повреждения по ст. 144 УК необходимо, чтобы оно было нанесено под влиянием сильного душевного волнения, вызванного соответствующим поведением потерпевшего); д) отягчающие вину обстоятельства (для квалификации деяния по ст. 193-18, п. «в» УК необходимо, чтобы соответствующие действия были совершены из корыстных соображений или иной личной заинтересованности).

Возникает вопрос, о презумпции какой именно виновности могла бы идти речь, если бы даже такая презумпция была включена в уголовное право и процесс?

Сторонники такой презумпции[372] могли бы дать на поставленный вопрос лишь единственный логически обоснованный ответ: пусть обвиняемый докажет, что он невиновен, и тогда будет доказано, что в его поведении нет ни одной из возможных степеней или форм виновности. Известно, однако, что следственные органы подходят с большой осторожностью к привлечению к ответственности. Поэтому чаще всего обвиняемый действительно виновен и доказать своей невиновности не может. Какая же именно степень, форма и т. д. виновности должна была бы в этих случаях предполагаться? Пришлось бы, по-видимому, избрать лишь один из двух следующих путей: либо органы следствия и обвинения, доказав самый факт, могли бы уже вслед за тем выдвинуть презумпцию вины любой степени, – но это был бы произвол, а не законность; либо во всех случаях следовало бы исходить из вины самой высокой степени, вплоть до контрреволюционного умысла, – но это была бы уже не презумпция, а фикция, которая дискредитировала бы и опорочивала личность советского гражданина, пусть даже совершившего преступление.[373] С другой стороны, сам обвиняемый, действительно совершивший преступление, вынужден был бы при этих условиях избегать чистосердечного признания своей виновности перед органами суда и следствия, так как ему пришлось бы в случае такого признания положительно доказывать свою виновность, во избежание применения к нему презумпции вины еще более тяжкой степени. Такая презумпция усилила бы поэтому стремление даже повинных в совершении преступления и готовых признать свою виновность лиц делать, несмотря на это, все возможное для ее отрицания.

Таким образом, презумпция виновности явно несовместима с основными задачами и принципами советского уголовного права и процесса. Сковывая активность как органов следствия, так и самого обвиняемого, она препятствовала бы установлению объективной истины. В то же время право обвиняемого на защиту (в широком смысле) было бы полностью парализовано в стадии предварительного следствия, где против него действовала бы только презумпция виновности, с позиций которой должны были бы «сходить органы следствия, и это его право в значительной мере было бы поколеблено в стадии судебного разбирательства дела, поскольку та же позиция предопределяла бы и деятельность судебных органов.[374]

В отличие от этого, в гражданском праве, где возникновение ответственности и ее объем обычно от степени вины не зависят, правонарушитель стоит перед двумя путями: либо доказать свою невиновность и благодаря этому освободиться от ответственности; либо считаться с тем, что его виновность будет доказана, и тогда при любой степени и форме вины его действие получит одну и ту же квалификацию и повлечет за собой одни и те же последствия – возмещение убытков в полном объеме. Но он не может ставить своей задачей добиться изменения квалификации своего поведения, либо уменьшения объема ответственности путем доказывания вины определенной формы или тяжести, так как гражданское право не устанавливает зависимости между этими моментами. В области вины его активность может быть направлена только на полное освобождение от ответственности путем доказывания своей невиновности. Именно на такую активность, в интересах установления истины, его и ориентирует советский гражданский закон при помощи презумпции виновности правонарушителя.

И гражданский и уголовный процессы призваны путем обеспечения должной активности всех участников процесса установить объективную истину и зафиксировать ее в решении или в приговоре. Однако различный характер отношений, составляющих предмет уголовного и гражданского процесса, обусловливает и различный подход к разрешению этой задачи. Специфика отношений, составляющих предмет уголовного процесса, делает эту задачу разрешимой только