Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

Наскоро попив чайку на той же ароматной скатерти, плетусь враскачку в каюту. Там бедлам куда хуже. Опрокинутый стул, зубная щётка предпочитает валяться с выкатившимся сором. Там же сдохшие тараканы, а живые деятельно бегают, как в тульской избе. Каютный запах на свежий нос кажется тяжёлым наказанием. Равнодушный ко всему теперь бытию, падаю на койку. Некоторое время смотрю на раскреплённую между диваном и коротышкой-столом так и не расчехлённую гитару. Вспоминается несказанно удобная, прекрасная наша маленькая квартирка. Вспоминаются мама, отец, котяра, гитарные уроки.

Милый, талантливый Николай Алексеевич, если бы знали, как мучится ваш юный друг, как расстроены струны его души.

Какой тряпкой он растянулся сейчас на казённом матрасе. Нет ни сил, ни воли что-нибудь сделать. Выданное буфетчицей бельё так и лежит обвалившейся стопочкой на верхней пустующей койке. Уже не стыдно за себя, совсем не стыдно. Тупо ворочаются тупые мысли. Будет ли какой-нибудь сему конец?

В самую крайность упадка кто-то пару раз стукнул в дверь.

В раскрытом прямоугольнике вместе с ярким коридорным светом стоял Василий.

– Гостей принимаешь?

– Заходи, – ответил я, конфузясь убогости и беспорядка жилища.

По виду старшого догадался: он желает держаться как частное лицо и не будет напирать. Голубые, почти бабьи, его глаза не вводили в заблуждение. Кто не знает про неотделимость натуры от привычек? Да и беспорядок был явно разительным, чтоб Василий мог удержаться.

– Дверь держи всегда на штормовке, вот так. Воздух будет приятней.

Довольный первым поучением, поставил стул и, воссев, застыл. Прямо-таки памятник Чапаю на коне. Охватив жалостливым, обманчивым взглядом всё разом, скомандовал:

– Поднимись и заправь бельишко, и вообще.

Что значило последнее, слов не приискал. Сразу стал рассказывать о недавней своей женитьбе. Далеко, в Казахстане.

Видно, суматоха тех дней занимала его до сих пор. Выход из неё был один – рассказать другому. Попутно хотелось забыться от бьющего в борта моря. Уйти от неразберихи собственных чувств, несмотря на всю свою рассудительную аккуратность.

Долго морочил мне голову и даже сбегал к себе в каюту за фотографией жены. С карточки смотрело некрасивое, серьёзное созданьице, какие впечатляют совсем правильных парней.

Однако я похвалил его вкус, чем подтвердил его главную удачу. Пришлось выслушивать и Васькину мечту о домике, тихой достойной жизни с жёнушкой в нём. Правда, денег хватает сейчас только на будущее крыльцо. – Придётся поплавать годика два – и завязываю трубу. Зная нашу зарплату, позволяю мягко предположить: не много доведётся за это время прибавить к трём ступенькам. – А мохер на что?! – весело возражает он, взбодрённый самим произношением неизвестного для меня слова. – Сейчас идёт мохер. Слушай и считай. Покупаю я в Англии два пакета по десять мотков. В Союзе отсылаю подруге. И та продаёт, как экзотику, каждый по 50 рэ. Сколько это будет? – Тысяча. – А если рейсов десять до отпуска и в каждом так-то? – Ого! Выбьешь десять тысяч. Глаза его добреют, допытываясь о произведённом впечатлении. Наигрываю, как получается, восхищённость. Сам же остаюсь равнодушен к заманке цифр. Меня мутит, доверительная беседа тягостна. Уже через силу поддакиваю ему. Нет, он не всадник, а клещ амбарный. К досаде, честного пути заработать не существует. (Теперь, когда то время откатило назад, мне жаль, что построился домик-мечта на чужой земле, у загордившегося, всем обязанного России народа. И что там дальше вышло? Можно лишь грустно представить). Наконец-то спасительный шелест шагов дневальной. Почему-то на этот раз Томка не растягивает гласных. – Ужинать, – тускло выкрикивает она за дверью и так же обиженно повторяет за следующей. Тут Васька встаёт и командует: – За мной.

В столовой команды всё то же. Резко отличаются только едоки. За матросским столом чавканье, шуточки, завидно здоровые рожи. Лицами их назвать трудно от того, что задубели на жестоком ветру. Капитан пытается спасти оставшуюся часть каравана, и матросикам достаётся. Сказать честнее, рискуя, они могут искалечиться или быть смытыми без возврата. Жёсткое к своим же людям отношение за той властью водилось всегда. Ей постоянно требовались герои и героини, что-то спасающие. На тот раз за всем этим торчали ушки валютной прибыли. За нашим же столом сидели бледнолицые, довольно пожилые мотористы и держали заранее оговорённую себе цену. Маленький столик (окрещённый мной кондукторским) служил вообще авторитетам: боцману, токарю, старшему электрику и плотнику. Особы важничали, брюзжа на мастера, не желающего к ужину повернуть на волну. Палубные полосатики, расправившись с едой, весело гоготали до фильма в близкой курилке. Похоже, они радовались каждому пустяку, как бы это делал любой, вернувшись со скользких, разбегающихся брёвнышек в человеческое обиталище. Вытянутый с закрутки экран, раскачиваясь, западал сразу на два угла. Кое-как через силу поел. Совсем не хочется в каюту и там предоставиться в одиночку болтанке, тоске. На людях веселее. Молодой, шустрый электрик уже выпустил из будки стрёкот перемотки киноленты. Соблазнительная возможность забыться заставляет топтаться на месте, хотя Василий мудро «отбыл в станок». Вахтенный третий штурман с нотками зависти по трансляции объявляет фильм. Отдаю ему должное, ведь в высоко задранной рубке качка размашистей. Мы с ним пришли в один день. «Якутск» – наш первый морской гигант, и что он «волк» на нём, я не сомневаюсь. В то же время жалею другого, кто должен быть сейчас в темноте ходового мостика. Печальную историю знаю в пересказе, а кое-что домыслил…

Тот рейс тоже достал. Штивало разве что скромней. Добрая старая Англия с доступными ценами на пенни-базарах сострадательно оставила несколько шиллингов, которые не годились для радости подарка или модного шарфа. Не подходили и на претворение знаменитой формулы «деньги – товар – деньги» вынужденным хитрецам. Ну и коллекционировать те монеты глупо, накладно. Тут-то на юрком «форде» подкатил к трапу исполнитель роли лукавого. Чертячьего и неприятного в его облике не замечалось ничего. Уверенная улыбчивость располагала всякого, кто попадался ему до старпомовской каюты. Вскоре он вышел. Одарил гудбаем маявшегося у трапа моряка. Машинка, даже не чихнувшая, умчала шипчандера.

Кроме выписанных немногих продуктов для камбуза, предлагались огромным списком: шоколад, ананасы, конфеты, бисквиты, разнородное и разноценное спиртное. Искушать последним так же беcпроигрышно, как задавать самому себе загадки, наперёд зная ответ. Крупные монеты спустили на строчку «ром „Три колокола”». Дешёвейший! Самый чипест.

Привезённые бутылки тёмно-кровавой влаги были снесены в винную кладовку, опечатаны и до поры забыты. Ни с какой стороны не подкопаешься. Так поступали с времён, когда ходили от империи до империи.

После изматывающих дней перехода «Якутск», казавшийся в балласте видным гордецом,