Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

Заходим в шопчик. В одиночестве пожилой мордастый англичанин от малой нужности своего товара дуреет. Смекнул примерно, кто мы такие.

– Хэв ю мани?

Моментально подводный борт вопроса проявился: нищие советские бродяги, мой-де магазин приличный, проваливайте.

Мы вышли. Да-а. Культурная нация и оскорбляет культурно. Только у нас язык богаче. Обмочить бы его на чисто русском. Обиды бы не осталось.

Больше судьбу от встреч с хамами испытывать не стали.

Подались в супермаркет.

– Если разбредёмся, то ждать у выхода, – дал установку предводитель.

Действительно, как-то незаметно потерялись в огромных залах. Чего там только не водилось! Казалось, опять спросят:

– Имеешь ли ты, такой-сякой, деньги?

В одном отделе десятки статуэток, посвящённых переселенцам-пионерам в Америку. Коняжки и крытые повозки вроде в движении. Запряжённые парой – дороже. Романтику впариваемую протестно не оценил. Подмывало врезать:

– Кончай, сэры, щёки надувать. Кто за скальпы индейские, даже детей, доллары платил? Чумные одеяла с умерших чингачгукам, признайтесь, подбрасывали? Не ваши ли бизонов намеренно перестреляли, чтобы целые племена голодной смерти предать? Вот так и пионерили. Я ещё навалом гадостей в этом роде знаю.

Заклеймив молча, занялся сугубо важным: накладными ресницами кузине. На дамскую часть зала зашёл и растерялся. Поиск, конечно, изряден. Всё ж избавит в объяснения пускаться. Изысков тьма, только похожего на заказ нет. Начал продавщицу «грузить». Та своими хлопает – понять не может.

Наконец её осенило. Подаёт коробочку-слюдяшку. В ней оные красуются. Правда, синего цвета. Да уж какие есть. Отдал последние четыре фунта из семи полученных. Уф, справился!

(Паунд по-ихнему тогда на 2,8 инвалютного рубля тянул. Моторист второго класса 56 тех копеек в день получал. Стало быть, за 35 суток выданного, половину надо ещё отработать).

Сунул пустячок в карман, подался к выходу.

Не кося мохер, плавать не имело смысла. Мне же как раз балбесное подходит. И учитель в кителе – Михаил Васильевич – предпочитал море до конца. В нас служение по чести заложил. Жизнью своей доказал: выбирать – так по совести, в согласии с душой. Значит, делаю как он – и будь что будет.

На втором плане мелькнула мысль о стране нашей. Нелепо шифруемый СССР странно расточителен в проталкивании идеи, которую ненавистники подсунули. Одновременно гоголевской Коробочкой скряжничающий на собственном народе. «Дешёвые» моряки были, «по-евонному».

– Вот-вот, батенька, – как бы подбил параличный первый её вождь. Другое у него уже не выговаривалось…

На углу какой-то стрит стоял слепой. В одной руке трость, в другой несколько простых биговских ручек. Из сострадания даю оставшуюся мелочь. Человек ощупал её и просит добавить. Тут доходит до меня, что несчастный отвергает милостыню, как занятие недостойное. Мне стыдно, но пяти пенсов нет. Погодя обернулся. Он всё ждал их, протягивая товар на выбор. Да. В такой нации разобраться на редкость сложно.

Засмотрелся и опасно сблизился с модной мисской в розовых штанах. Оба желали учтиво выглядеть. Она вправо, и я в точности. Я влево, и она туда же. Пришлось улыбками при удачном манёвре обменяться.

Амба! Идём пить пиво. Именно то, о котором мечтал кэптэн в штормовую ночь.

Журавлёв из соломбальских, военной поры мальчишек. Испытал и голод, и хождение в заплатах. В 45-м освоил трофейную губную гармошку. К тому же признанный судовой поэт.

С этакой донельзя приличной характеристикой он по-офицерски щедро угощает. Почли за честь проследовать гуськом через прокуренную дверь «под парами». Заведение, сознаюсь, понравилось. Длинная деревянная стойка. Фигуристые стеклянные ёмкости с краниками. На втором плане бутылочное разноцветье. Налитые нам высокие стаканы с броской геральдикой ставим на картонные квадратики. С них читается: «What s a Guinness between friends?» Ниже, крупно ответ для тупых: «Relaxing!» Красуется и та счастливая парочка. Понятно, им хорошо. Они прижались друг к другу. Угадывается балдёжный вечерок, созданное настроеньице. Оно у нас примерно такое же. Да только мы, осушив по единственному, выйдем в серую январскую хмурь. С портового причала поднимемся по трапу на наш «Якутск». Начнём нести вахты. И это здорово! Мы допущены в закрытый для многих на Родине мир. Оттого нам даже завидуют. Мы творим впечатления и сами жадны до них. Моряк – законный стиляга. Нам втайне нравится бродяжничать. За всех, конечно, не поручусь. Лишь почти за всю команду и себя. Нытику береговому предложил бы испытанное: – Высунься-ка из фальштрубы, окинь, сколь хватает глаз, удаль стихии – замрёт от восторга сердце. Ударься-ка при этом башкой до боли в ребро выреза низковатой её двери. Может, и тебе придут на память строки: От морей и от гор веет свежестью, веет простором. Раз увидишь – поверишь, что вечно, ребята, живём…

Все ждали рейс-задание. Той острой, необходимой приправы судовых дней. Что Архангельска не увидим до лета, никто не сомневался. Однако куда направят, вдруг приобрело значение сверхважности. Наконец радист принял: «Следовать в Антверпен под кварцевый песок. Выгрузка – Порто-Маргера, Италия». – Значит, и в Венеции наследим, – не преминули блеснуть знатоки географии. Новость обсудили чуть ли не по пятому разу. Многие на лавки польских эмигрантов в «Антрепкине» настроились весьма. «Маклаки», «барыги» – звучало скребуще для панской чести. Но раз так обзывались, значит, неспроста. Заметил: Василий вдохновился. Не иначе к крыльцу пририсовывал первую стену. В меня вдолбилась уверенность: травить не буду. Ни за что! Докеры к тому времени сделали трюма гулкими и пустыми. На борт поднялся лоцман. Явление скорого отхода засвидетельствовали флагом. Буксирчик подвалил. Недаром «ship» по-английски женского рода. Словно девицу на танцах, оттащил «Якутск» от стенки, предлагая томный медляк. С осторожного «переднего малого» повернули на выход. Все свободные глазели с палубы. Барри стал сжиматься, теряя свой горбатый облик. Совсем пропал неинтересным, как за занавесом, расписанным иначе. К тому же занудил общеизвестный их дождь. Седой, статный мэн в достойном пальто с капюшоном и застёжками, как у гусарских доломанов, подошёл к штормтрапу. Лицо пайлота ржавело традиционным выражением: «Я своё исполнил, бывайте». Катер королевской службы чётко прильнул у последних балясин. Так заканчивалось первое британское знакомство. Впереди, чувствовалось душою, столько всего заманчивого, закрученного и вообще крутого. Если на момент представить даже десятую часть – захлебнёшься от счастья. Может, и мечты о любви сбудутся. Здравое сомнение покрутило пальцем у воображаемого виска. Ладно, утешусь: «Пусть повезёт другому». Вспомнился сердечный взгляд, почти талисман, понявшей меня… Жизнь, что ни говори, увлекательнейшая до бесподобности штука!

2010 г.

Разве главком не в ответе?