Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб

Охранники повели Бэрри и Смолла из зала, но Артур смог на пару мгновений вывернуться из их кольца, чтобы обратиться к присяжным, получившим выговор от судьи:

– По мне – так вердикт ОК. Вы выполнили свой долг.

«Нью-Йорк Таймс» разделила гнев судьи, возмущенно назвав приговор «надругательством над правосудием». Комиссар полиции Нью-Йорка Эдвард Малруни возложил всю вину на таблоиды и новостные кинохроники, «восхвалявшие» делишки уголовников вроде Бэрри. «За что тут винить присяжного? – заявил он в своей речи, несколько дней спустя. – Ведь во вторник он читает о “герое”, а в среду должен вынести обвинительный вердикт».

Анне дали возможность встретиться с мужем. «Мы были так счастливы, что едва могли говорить», – сказала она. Оправдание Артура – «лучший рождественский подарок на свете».

Однако радоваться было рано. Ведь Бэрри по-прежнему считался обвиняемым в побеге из тюрьмы и в феврале 1933 года сам признал свою вину. «С того момента, как он совершил побег, и вплоть до задержания, – доказывал его защитник, – Бэрри вел жизнь добропорядочного гражданина, невзирая на сложнейшие экономические условия». Судья Андервуд проигнорировал просьбу о снисхождении, он назначил максимальный по этой статье срок и добавил еще семь лет заключения к действующему приговору.

Обернский чиновник внес карандашом поправки в тюремную карточку Бэрри. Если его не выпустят досрочно, полный срок составит почти три десятка лет – до 19 сентября 1962 года. Ему останется два месяца до шестидесятишестилетия. Анне будет семьдесят три.

Глава 33. «Моя жизнь в любви и страхе»

Нью-Йорк. 1933

«Первая и единственная в своем роде захватывающая история необыкновенного романа и брака!» – так в рекламе была заявлена серия очерков, написанных от лица жены «прославленного по всему миру уголовного авторитета, похитителя драгоценностей» Артура Бэрри. «За этой дерзкой фигурой, – говорилось во вступлении к первой публикации, – стоит женщина – миниатюрная голубоглазая блондинка, верная, искренняя и мужественная». Рассказ Анны Блейк – это история «любви, изматывающего страха, ярких приключений, краткого счастья, психологических пыток. Нечасто выпадает столь образной картине жизни воплотиться в публикацию даже в беллетристике».

Газетный сериал из семи двухполосных частей выходил по воскресеньям, начиная с середины января 1933 года, когда с Бэрри неожиданно сняли обвинение в организации обернского бунта. Каждая часть предварялась броским заголовком: «Моя жизнь в любви и страхе: от лица возлюбленной и жены Артура Бэрри, самого знаменитого в мире похитителя драгоценностей». Дистрибьютором выступало агентство «Кинг Фичерз Синдикат», фирма внутри медиаимперии Херста, которая снабжала по подписке сотни американских газет воскресными иллюстрированными рассказами, а также легендарными циклами комиксов «Попай», «Крэйзи Кэт», «Блондинка».

Анна встала в один ряд с известнейшими персонами века джаза, продавшими права на публикацию своих биографий «Кинг Фичерз», среди них – актер-донжуан Рудольф Валентино, боксер Джек Демпси, бейсболист Тай Кобб. Ее гонорар, скорее всего, был несоизмеримо скромнее денег, полученных этими звездами, да и читательская аудитория многочисленностью не отличалась – в отличие от истории самого Бэрри в «Дейли Ньюс». Из крупных газет подписку на серию ее очерков оформили только «Атланта Конститьюшн» и «Миннеаполис Трибьюн», чей суммарный тираж составлял четверть миллиона экземпляров.

В виде иллюстраций к очеркам Анна предоставила фото из их прошлой совместной жизни. Она позировала для фотографов в своей нью-йоркской квартире и на ферме Ройтера. Вот она печально смотрит на пустой стул Бэрри за обеденным столом, вот раскладывает пасьянс, держит на руках пуделя Каддлса или делает вид, что печатает на машинке свою историю. Рисунки художников фиксировали главные моменты карьеры Бэрри: тут он наслаждается выступлением танцовщиц в компании принца Уэльского, тут возвращает кольца Доротее Ливермор, а тут стоит в окружении вооруженных детективов на станции Лейк-Ронконкома.

Анна отнеслась к этим очеркам как к способу свести счеты с Валом О’Фарреллом и прочими «клеветниками», которые изобразили ее в прессе гангстерской потаскухой или сообщницей Бэрри. Она заявила, что до ареста ее мужа в 1927 году понятия не имела о его двойной жизни, и поклялась, что после побега из Оберна он «всю дорогу оставался невинным, как младенец». Она также прошлась и по Джеймсу Монахану, обвинив его в том, что он вынудил Бэрри согласиться на злосчастную кражу у Ливерморов. Ведь Ливерморы так его и не опознали, напомнила она, и не означает ли это, что он слишком опрометчиво назвал себя тем самым «учтивым вором», укравшим их драгоценности. «Не сделай Артур чистосердечное признание, дабы обелить мое имя, – написала она, – он не был бы там, где он сейчас».

Она рассказала, что он испытывал благодарность за время, проведенное ими вместе после побега. «Наше счастье, – написал он ей в одном из писем, – навеки останется в моей памяти. И когда все вокруг померкнет, я оглянусь назад… улыбнусь и скажу, что оно того стоило тысячу раз!»

Анна испытывала те же чувства. «Мы понимали, что это не продлится вечно, но, боже, как мы лелеяли эти бесценные три года». И она не оставляет надежду, что день их воссоединения настанет.

«В мрачном будущем он изменится, изменюсь и я, – написала Анна в заключительных строках, – но когда тюремные ворота распахнутся, то я – и да поможет мне Бог – буду его там ждать».

VIII. Искупление

Глава 34. Тяжкие годы

Оберн, Нью-Йорк. 1933–1937

В Оберне Артура Бэрри теперь держали взаперти двадцать три часа в сутки. И пищу он принимал, не выходя из камеры. Блок для одиночников состоял из пяти ярусов, чтобы можно было разделить как врагов, так и друзей. Раз в день охранники открывали дверь, защелкивали на запястьях Бэрри наручники и сопровождали его в прогулочный двор на крыше. У него был час, чтобы ходить туда-сюда вдоль глухих стен в сопровождении конвоиров под крышей-решеткой. Это «ничем не отличается от прогулки под открытым небом», – как заявлял начальник одной из тюрем штата Нью-Йорк. Подняв взгляд, Бэрри мог порой увидеть плывущие вверху облака, а если повезет – то и летящий на бреющем полете аэроплан. Ему полагались две книги в неделю из тюремной библиотеки. Также позволялось читать журналы и слушать радио, но газеты – ни в коем случае. Душ – раз в неделю, стрижка – раз в месяц. Его навещала Анна, но нам неизвестно, каким был лимит свиданий и сколько раз у нее получилось доехать до Оберна из Нью-Йорка.

Масштабы физической и психологической травмы, наносимой узникам одиночных камер, в тридцатые годы были у всех на слуху. Еще в 1842 году,