Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб

«уже некоторое время» имеет все права на соответствующую апелляцию. Но как только – в ноябре 1949 года – решение об освобождении было вынесено, власти округа Нассо откопали где-то старые дела, лишь бы усадить его обратно за решетку. Бэрри, как написала «Дейли Ньюс», предстояло сразиться со «злыми старыми призраками из его прежней жизни».

Он отправил письмо окружному прокурору Фрэнку Гулотте с просьбой, чтобы с него сняли все эти былые обвинения. «Богу известно, я уже сполна расплатился за все, что совершил. И решение о моем досрочном освобождении – достаточное тому свидетельство». Он просил, чтобы ему позволили вернуться в Вустер, «дабы обрести там, наконец, покой. Даже сам Господь Бог смог дать мне немного свободы. И я рассчитываю на Вашу справедливость, Ваше милосердие, чтобы она стала реальностью здесь и сейчас».

Гулотта, сорокадвухлетний сын итальянских эмигрантов, пребывал в тот момент на подъеме своей юридической карьеры, которая приведет его на должность в высшем судебном органе штата, Апелляционном суде Нью-Йорка. Один из коллег позднее охарактеризовал его тремя словами: «трудолюбивый, компанейский, дотошный». Бэрри участвовал во Второй мировой, сдавая кровь и покупая облигации, а Гулотта тем временем служил армейским майором, сражался в Северной Африке и в родной стране своих предков даже исполнял обязанности начальника военной администрации одного из крупных итальянских регионов. Ему всю жизнь приходилось сталкиваться с предубеждениями и предрассудками – когда он, например, баллотировался на пост судьи, его напрямую спросили, не состоит ли он в мафии, – и у него выработались собственные отчетливые представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. «Напористый и требовательный, но всегда – джентльмен», – так описала «Дейли Ньюс» репутацию Гулотты. Он одиннадцать лет провел в должности заместителя окружного прокурора, а главный пост занял всего за пару месяцев до того момента, когда ему выпало решать судьбу Бэрри.

А последнего ожидали обвинения в трех кражах, которые он совершил в период между 1925 и 1927 годами: в домах легендарного чемпиона по поло Томаса Хичкока, архитектора Джона Гринлифа, а также Гарольда Талботта, одного из ключевых игроков в авиационной промышленности (в 1953 году его назначат главой ВВС США). Плюс оставались недорасследованные подробности в деле Ливерморов. «Я пока не знаю, что со всем этим делать», – признался Гулотта газетчикам.

Если Бэрри откажется признавать свою вину, осудить его будет весьма проблематично, ведь с тех пор столько воды утекло. Главного следователя Гарольда Кинга в 1945 году с позором уволили, обвинив во взятке в пятьдесят долларов, которую он пытался дать своему подчиненному, чтобы тот закрыл глаза на деятельность подпольного игорного дома. Суд его оправдал, но с карьерой было покончено. Элвин Эдвардс, который в 1927 году представлял сторону обвинения (именно он, кстати, выступал защитником, когда судили его «правую руку» Гарольда Кинга), скончался в 1946-м. Частный сыщик Вал О’Фаррелл, сыгравший не последнюю роль в аресте Бэрри на станции Лейк-Ронконкома, в пятьдесят восемь лет умер от инсульта во время беседы с одним из зажиточных клиентов. Другие следователи, занимавшиеся кражами на Лонг-Айленде, или уже ушли в отставку, или умерли. Да и жертвы ограблений – кто переехал, кто тоже отправился в мир иной. Волшебника фондового рынка Джесси Ливермора в ходе Депрессии объявили банкротом, и в 1940 году он в уборной одного из манхэттенских отелей пустил себе пулю в лоб. «Вся моя жизнь была одним сплошным проигрышем, – гласила предсмертная записка. – Я устал бороться».

Ночь после ареста Бэрри провел в окружной тюрьме Нассо. На следующий день Гулотта вместе со Стайвезантом Пиннеллом, занявшим пост Кинга, допрашивали его в течение шести часов. Они хотели знать, существуют ли сокровища, припрятанные им до выхода из тюрьмы. «Даже если речь идет о какой-то запонке, – заверил их Бэрри, – я всячески пытаюсь вам доказать, что я выучил урок и готов к сотрудничеству». Он сказал, что весь улов давным-давно продал скупщикам, а деньги потратил. «Ведь в те дни это как было: Бог дал – Бог взял. Мы тут же все сбывали, а выручку ставили на кон, – говорил он Гулотте. – Если честно, я только сейчас узнаю́, что некоторые из этих вещей стоили таких денег, ведь оглядываясь, я понимаю, что в сравнении с их настоящей ценой получал гроши». После некоторых дел, вспоминал Бэрри, он спускал пятнадцать тысяч за ночь, а то и больше, а потом порой выпрашивал пару долларов в долг на такси, чтобы добраться до дома. «Если смеешься, когда выиграл, не плачешь, когда проиграл».

«Сейчас это уже другой человек», – заявил Гулотта собравшимся репортерам после допроса. Бэрри признал вину во всех шести делах. В обмен на это окружной прокурор подал судье ходатайство с просьбой об условном сроке. «Полагаю, если он не извлек никаких уроков, то уже не исправится. Но, на мой взгляд, было бы гуманным дать ему шанс вести честную жизнь».

Неделю спустя Бэрри предстал перед судьей Генри Коллинзом весь с иголочки, как и двадцать два года назад в том же зале, – серый костюм, голубая рубашка, галстук в косую полоску. «Он имел вид президента банка или пароходного магната», – написал один из журналистов. А другой отметил, что Бэрри вполне мог сойти за «уважаемого гражданина, лидера, если бы не страсть к богатству, которое его поджидает».

Судья Коллинз, имевший репутацию «ответственного, честного, справедливого» человека, который «любил Бога и своих собратьев», внял рекомендациям Гулотты и отпустил Бэрри на свободу с условным сроком. До 1962 года он будет пребывать под надзором, а если вновь нарушит закон, то угодит за решетку: «Невзирая на то, что треть своей жизни вы провели в заточении и на то, что у вас, возможно, есть известные лишь вам причины для сожалений, общество требует, чтобы ваше поведение оставалось приемлемым, если вы хотите оставаться на свободе».

В осенний солнечный день Бэрри вышел из здания суда. В кармане – шестьдесят долларов, под мышкой – сверток нехитрых вещей. Снаружи в машине его ждали две женщины. Одна из них – скорее всего, младшая сестра Люси Мэннинг, которая согласилась принять его к себе жить. Он уселся на заднее сиденье и помахал репортерам.

Путь до Вустера был неблизкий – сто восемьдесят миль, но прежде чем пересечь границу штата, они сделали крюк и заехали на кладбище «Врата рая». Первое, что сделал Бэрри на воле, – посетил могилу жены.

Глава 37. Честный человек

Вустер, Массачусетс. 1949–1961

Новая работа приносила Артуру Бэрри пятьдесят долларов в неделю плюс чаевые – центов по пятнадцать с клиента. Он готовил сэндвичи,