Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - Дин Джобб

делами я всегда сверялся со звездами», – газета тут же поместила новую рекламу своего «сериала»: «Он работал под носом у звезд. И звезды ему помогали». В качестве иллюстраций использовались фотографии из новостей, его изображения в военной форме, а также семейные снимки, где они вместе с Анной в Лейк-Ронконкоме и в Нью-Джерси.

На просьбу раскрыть секреты ремесла Бэрри описал, как он присматривался к усадьбам, выводил из строя сигнализацию и втирался в доверие к собакам. Он подчеркнул, что всегда надевал перчатки – даже когда возился с лестницей и залезал в окно. «Потому полиция и не могла так долго разгадать эту загадку, – отметила Грейс. – Он неукоснительно следовал главной заповеди домушника – не оставлять следов». В какой-то момент Бэрри прервался и сказал, что ему неловко раскрывать свои методы. «Они настолько просты, что ими легко воспользуется любой человек с мозгами. На самом деле я опасаюсь, что их прочтет какой-нибудь идиот, пойдет по моим стопам и со всеми этими изящными методами попадет в такую же, отнюдь не изящную, беду».

Поначалу Бэрри отказался обсуждать, как он веселился с принцем Уэльским. «Это будет выглядеть бахвальством», – объяснил он. Но в итоге уступил – когда Робинсон сказала, что ей и без того удалось восстановить «всю эту потрясающую историю» со слов людей, которые в 1924 году наблюдали Бэрри с принцем в манхэттенских ночных клубах. Бэрри сам удивился, насколько запросто ему удалось познакомиться с будущим королем и устроить ему развлечение. «Это лишь показывает, чего может добиться вор-джентльмен, – сказал он, – если сделает внешний вид и манеры частью профессии». Грейс освещала тот визит принца для «Дейли Ньюс» – она тогда нарядилась в вечернее платье и в поисках сенсации проникла без приглашения на один из званых вечеров на Лонг-Айленде, – и ей запомнилась та ночь, когда принц вдруг куда-то исчез до пяти утра. Куда и с кем он отправился оставалось тайной, «которая прояснилась лишь сейчас», сообщила она. «Он знакомился с Бродвеем в компании Артура Бэрри».

Грейс продолжала выпытывать подробности, и тут Бэрри сделал сногсшибательное признание: «Усадьба Джошуа Косдена – моя работа». Он рассказал, как «через окно спальни» проник на вечеринку, но отказался раскрыть детали о похищении драгоценностей Нелли Косден и леди Маунтбаттен. «Ведь мне, возможно, придется отвечать за это перед судом».

Когда Бэрри пытался уклониться от прямых ответов, Грейс шла в атаку и козыряла фактами. Она зачитала ему список его подростковых правонарушений, хоть он и настаивал, что это все – «из дел какого-то другого Бэрри». Он не захотел назвать имя сообщника-«другана», но она в своем тексте указала имя Джеймса Монахана, напомнив читателям, как Бэрри подставил напарника ради спасения Блейк.

Робинсон навела справки о его военном прошлом, о том, что Бэрри был представлен к медали за отвагу. Он рассказал, как любит Каддлса, пуделя, которого он купал за минуту до ареста и чью сломанную лапу лечил, когда собаку сбила машина, – и Грейс тогда обратилась за комментарием к заму шефа полиции Ньюарка Фрэнку Бренксу, ведь у Бэрри явно доброе сердце. «Бэрри относится к тому разряду преступников, у которых крайняя жестокость уживается с крайней сентиментальностью, – ответил тот. – Это вполне соотносится с его репутацией… он запросто может проявить нежность к беспомощной собачке и при этом без всяких угрызений совести вселять ужас в беззащитных женщин, врываясь ночью к ним в дом».

Размышляя о своих деяниях, Бэрри начал испытывать смутную тоску – сожаление чувствовалось и в его словах: «Карьера великого Бэрри уже не кажется такой крутой, когда я хочу обнять свою жену Анну, но не могу этого сделать из-за наручников», – сказал он Грейс.

Ему светило пожизненное заключение за один только побег, но все равно оставался шанс на досрочное освобождение.

«В Оберне меня ждет ад на земле. Но я все же лелею надежду, что не просижу там до конца дней, – сказал он Грейс. – И на эту надежду у меня есть право – ведь если преступника сажают в тюрьму, чтобы изолировать, пока он не докажет, что может зарабатывать на жизнь законными способами, то я уже это сделал – в течение этих бесценных трех с половиной лет на свободе после побега из Оберна».

* * *

Бэрри стал газетной сенсацией во всей Америке и за ее пределами. Намеков на связь с делом Линдберга, затмившем все прочие истории, оказалось достаточно для превращения плененного вора в криминальную звезду международного класса. «Ассошиэйтед Пресс» и прочие телеграфные агентства с умопомрачительной скоростью «слово в секунду» транслировали новости о его аресте и последовавших допросах. Он был главным героем первой полосы повсюду – от Форт-Уэрта, Техас, до Уосау, Висконсин, от Кламат-Фолс, Орегон, до Элизабеттона, городка на северо-востоке Теннесси с населением всего восемь тысяч человек, – и по ту сторону канадской границы в Виннипеге и Ванкувере. Телеграфное сообщение агентства «Рейтер» тут же подхватила в Британии ливерпульская газета. Лондонская «Дейли Телеграф» тоже без промедления сообщила: «Бэрри признается в краже, но категорически отрицает, что способен унизиться до киднеппинга». Американские экспаты, которые отправились в Париж вслед за Хемингуэем, Фицджеральдом и другими представителями «потерянного поколения», узнали о его аресте из, опять же, телеграфной новости, опубликованной в европейской версии «Нью-Йорк Геральд Трибьюн». «L’ÉTTONANTE CARRIÈRE D’ARTHUR BARRY»[44] – гласил заголовок одной французской статьи, автор которой с изумлением вкратце пересказал жизненный путь Бэрри. На страницах венской Die Stunde его назвали Gangsterführer, «главарем гангстеров», поставив в один ряд с Аль Капоне.

В полицию Ньюарка хлынули письма от людей, жаждущих автографа Бэрри. Фотографы едва успевали нажать на спуск, когда арестант позировал для постановочных снимков, на одном из которых – разлетевшемся по всем газетам – он с восхищением любуется перстнем на пальце детектива. Зачесав волосы назад, поправив пальцами усики, водрузив на нос очки в роговой оправе, Бэрри предстал перед трио операторов кинохроники, которым пожаловался, как бездарно упустил свой шанс вести законопослушную жизнь в лучах «успеха и славы», ступив «на иную дорогу», которая привела лишь к «головной и душевной боли». Демонстрируя профессиональное чувство ритма в кадре, он поставил перед камерой закованное в наручники запястье. «Пусть это послужит уроком молодежи нашей земли, – провозгласил он перед жужжащей камерой. – Преступления не окупаются».

Вполне окупаются между тем. Создатели киноролика раскошелились на семьдесят пять долларов (сегодняшние полторы тысячи) за пару минут работы. Бэрри запрашивал целых триста. «Я прирожденный актер и самый высокооплачиваемый жулик в мире, – жаловался он позднее – вероятно, в шутку, – а эти киношники дают мне какие-то гроши». Серия откровенных