Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

Николай Павлович читал многие издания, выходившие в Англии и во Франции, регулярно получал информацию о настроении умов в Европе и по дипломатическим каналам. Постоянно поражался: как у людей язык не отсохнет столько лгать, почему люди, в том числе из круга политиков, не хотят видеть очевидное и слышать явное, отдавая предпочтение недобросовестному и лживому. Он не раз озадачивался этими вопросами, но никто ему ничего внятно объяснить не мог.

Сохранился рассказ о беседе Царя с посланником (1837–1839) Северо-Американских Штатов в Петербурге Джорджем Далласом, состоявшейся в 1837 году, вскоре после прибытия посла в Россию. Царь сказал Далласу, что никогда не стремился извлекать для себя выгоду из затруднительного положения другой державы, а «между тем все обвиняют меня в политике насилия». Высказывание посла отразило представление западного человека о России: «Вы так могущественны, что вполне естественно внушаете зависть». – «Да, – подтвердил Император, – мы могущественны, но нам сила нужна для обороны, а не для нападения». Даллас ничего на это не ответил…

Монарх был убежден, что в Европе у России может быть только два союзника: Пруссия и Австрия. Да, много возникало всегда недоразумений, да, немало было взаимных неудовольствий, но волей Провидения они обязаны на мировой арене быть вместе. Три старые монархии, сходные по характеру управления, связанные, как с Пруссией, еще и близостью династических уз, спаянные кровавой борьбой с Наполеоном, у них и общий враг – революция.

«Наш образ действий по отношению к Австрии и Пруссии, – писал Николай Павлович в „Исповеди“, – должен оставаться неизменно один и тот же, он должен постоянно указывать им на опасности пути, по которому они следуют, и уяснить им, что это они отдаляются от основ союза, что мы никогда не впадем в ту ошибку, потому что мы усматривали бы в этом неизбежную гибель благородного дела, что в минуту опасности нас всегда увидят готовыми лететь на помощь союзникам…»

Конечно же, Император знал, что и в Вене, и в Берлине немало недоброжелателей России, что «союзники» постоянно пытались использовать силу и авторитет России не в интересах союза трех держав, а в своих, мелких и суетных. С Пруссией было проще, отношения были более открытыми и доверительными. Королем был сначала тесть – Фридрих-Вильгельм III, его сменил в 1840 году брат Александры Федоровны – Фридрих-Вильгельм IV.

С Австрийским Домом Габсбургов каких-либо близких семейных отношений не существовало. Австрия была католической страной, а потому и межконфессиональные браки были практическим невозможны. Никакой Римский папа никогда бы не одобрил переход австрийской принцессы в Православие.

Был один момент, когда возникла перспектива матримониальных уз между Домом Романовых и Домом Габсбургов. Связано это было с замужеством второй дочери Царя, Великой княжны Ольги Николаевны. Одно время претендентом на ее руку числился австрийский эрцгерцог Стефан (1817–1867), внук Императора Франца I (1768–1835)[131].

В своих «Воспоминаниях» Ольга Николаевна, со слов отца, передала разговор, который состоялся у Царя в Вене в декабре 1845 года. К тому времени намечаемая помолвка расстроилась по причине непреодолимых противоречий между Православием и Католицизмом.

Собеседницей Николая Павловича являлась Вдовствующая Императрица Каролина-Августа (1792–1873). Сиятельная дама не нашла ничего лучше, как буквально «наброситься» на Царя с обвинениями.

По словам Ольги Николаевны, Каролина подвела Царя к алтарю «и начала говорить о гонениях, которым подвергается Римско-Католическая Церковь в России. С театральными жестами она спросила, видит ли Папа возможность изменить это положение. Папа возразил ей, попросив доказательств таких гонений. На это Императрица не смогла ему ответить и стала говорить о русских законах, которые были направлены против католичества. „Назовите мне их!“ – сказал Папа. „Я не могу сейчас точно вспомнить“, – ответила она».

Ясно, что при столь сильных антирусских предубеждениях дочери Царя нечего было делать в «Дунайской монархии». В письме Ольге Николай Павлович заметил: «Видев же ныне вблизи, в какую семью ты могла бы попасть и до какой степени, с одной стороны, беспорядок, а с другой – фанатизм у них сильны, я почти рад, что дело не состоялось».

Личные неудовольствия и нерасположения не определяли политический курс Российской Империи. Австрия – стратегический партнер; так было и так должно было быть, хотя никого из австрийских политиков он не ставил высоко. Исключение делал только для Императора Франца, умершего в 1835 году. Остальные – совсем «иного поля ягоды». Даже канцлер Империи граф К. В. Л. Меттерних (1773–1859), которого все либералы и демократы во всех странах клеймили как «реакционера» и «ретрограда», не вызывал личных добрых чувств.

Император не имел к нему расположения именно потому, что он был какой-то льстивый, скользкий; в нем не было ничего искреннего. Когда в конце 1829 года состоялась встреча Николая I с Императором Францем в Мюнхенгреце (Северная Богемия), то своим свитским назвал Меттерниха «врагом-супостатом». Императрице Александре Федоровне писал: «Это болтун, но по временам весьма забавный… Каждый раз, когда я к нему приближаюсь, молю Бога защитить меня от диавола».

На той встрече Австрийский Император, чувствуя скорую смерть, со слезами на глазах умолял Царя не отказать в милосердном покровительстве и его преемникам. Судьба Австрийской Империи виделась безрадостной. Престолонаследник, сын Императора эрцгерцог Фердинанд (1793–1875; Император 1835–1848), был психически неполноценным человеком, страдал эпилепсией[132]. Потрясенный такой откровенностью, Царь дал клятву оставаться всегда другом Австрии и защищать ее целостность. Клятву сдержал, этот союз был предан и разрушен внуком Франца Императором Францем-Иосифом…

Критики Николая Павловича очень часто вменяли ему «в вину», что при нем господствующее положение в высшем управлении Империи занимали «немцы», что «прусский дух» определял настроения в высших коридорах власти. Конечно, подобные тезисы – идеологическая чепуха, хотя так называемый «немецкий элемент» формально, титульно играл весьма заметную роль.

Бенкендорф, Дубельт, Клейнмихель, Адлерберг, Остен-Сакен, Толь, Мейендорф, Ливен, Пален – представители этих фамилий действительно занимали видные места в государственном аппарате и при Дворе. Но одновременно не меньшее влияние имели коренные дворянские династии: Долгоруковы, Воронцовы, Меншиковы, Мордвиновы, Орловы, Перовские, Строгановы, Толстые, Чернышевы, Шереметевы.

Ранее уже говорилось, что исходить из «чистоты крови» при рассмотрении персонажей Русской истории неправомочно и неисторично. Подобный фактор негативно на духовно-культурное развитие Руси-России никогда не влиял. Россия абсорбировала на протяжении своей многовековой истории различные этнические элементы, не теряя при этом своей самобытности.

Николаю Павловичу и в голову не могло прийти при назначениях руководствоваться каким-то, так сказать, «племенным досье». Его интересовали профессионализм, преданность порученному делу, верность долгу и присяге. Пустой человек, плохой работник и неверный