Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

«Надеюсь, Ваше Святейшество позволит мне сделать некоторые возражения. В России надо различать три разряда католиков: католики, проживающие собственно в России, католики литовских провинций и католики Царства Польского. Отношение к первым поставлены на такую почву, против которой и Вы не станете протестовать. Хуже дело обстоит в Литве и еще хуже в Польше, где религия служит только маской, за которой скрываются революционные вожделения, где само духовенство более занято земными делами, чем духовными».

Папа прекрасно понимал, что Царь был прав: всем было известно, что во время мятежа 1830–1831 годов восставшими нередко предводительствовали как раз католические клирики. Но он не хотел ни в чем уступать Царю и отказался санкционировать перенос академии и епископата в Петербург. Беседа явно завершалась, и Император первым встал, чтобы попрощаться.

Папа проводил гостя до дверей своего кабинета, а на выходе Император опять поцеловал руку у Григория. Вся беседа продолжалась один час и восемнадцать минут.

Римская курия раструбила потом об этой встрече, пытаясь придать ей характер чуть ли не «триумфа» принципа папства, чего, конечно же, не было и в помине.

Этому эпизоду Николай Павлович вообще не придавал особого значения, а когда позже в Вене князь Меттерних спросил, как «он нашел папу», то получил исчерпывающий ответ: «Как я его себе и представлял».

Глава 9. Геополитический лабиринт

Российская Империя в период царствования Николая I являлась крупнейшей мировой державой и в качестве таковой была вовлечена во все сколько-нибудь значительные международные пертурбации. Главное поле интересов – Европа и Ближний Восток, а шире говоря – весь район Восточного Средиземноморья.

Во внешней деятельности Империи никаких новых рубежей, новых целей Россия в этот период не утверждала и не формулировала. Основная задача царствования – сохранение внутренней стабильности и отстаивание статус-кво везде, где это возможно. Иными словами – поддерживать сложившееся положение, стараясь не допускать резких переломов, чреватых непредсказуемыми последствиями.

России пришлось вести несколько войн в защиту принципа стабильности, но ни в одном случае она их не развязывала, а только отвечала на вызов. Так случилось в июле 1826 года, когда персидские войска вторглись в Закавказье, начав очередную русско-персидскую войну.

Так произошло и через два года, когда возникла русско-турецкая война, начавшаяся с султанского указа («хатт-и-шерифа») в декабре 1827 года, в котором Россия объявлялась «вечным врагом», с которым именем Аллаха «правоверные» призывались бороться не на жизнь, а на смерть.

Если в ходе войн с Персией и Турцией Россия получила некоторые стратегические приращения территории, то летняя война в 1849 году против мятежной Венгрии являлась борьбой за принцип легитимности. Никаких «выгод» и «приращений» от этой трехмесячной кампании Россия не заимела и на них не рассчитывала.

Идея «легитимности» (законности) играла определяющую роль во внешней политике России Николаевского царствования. Удержание и поддержание престолов и правителей «милостью Божией» должно было, с одной стороны, служить противодействием революционным поползновениям; а с другой – поддерживать геополитическое равновесие.

В своих «Воспоминаниях» известнейший политик Германии XIX века князь Отто фон Бисмарк (1815–1898) написал о Николае Павловиче: «По природе он был идеалистом, хотя изолированность русского самодержавия и придала ему черствость, и надо лишь удивляться, как при всех испытанных им впечатлениях, начиная с декабристов, он сумел пронести через всю жизнь свойственный ему идеалистический порыв».

Умному, расчетливому и циничному политику Бисмарку было невозможно понять и принять «идеалистический порыв» Царя, который буквально воспринимал монаршее служение как исполнение Воли Божией. В Западной Европе подобные политические деятели – прошлое, в политике давно не осталось места никакому надмирному идеалу.

Легитимный принцип, легший в основу Священного союза 1815 года, являлся для Николая Павловича именно «священным принципом», а не просто временной политической декларацией. В своей неколебимой верности ему Император Всероссийский являл себя подлинным рыцарем чести и долга, но одновременно делал внешнюю политику Империи заложницей своекорыстной игры тех стран и правительств, в политике которых давно не существовало ничего «священного».

Было бы легко и просто, как это часто делается, обвинять Николая I в политической «слепоте» и «недальновидности». Сошлемся на характерное суждение, принадлежащее перу одного из самых известных персонажей отечественной истории XX века – А. Ф. Керенского (1881–1970)[127].

В написанном в конце жизни сводном курсе русской истории он заявлял: «Коренная и, с точки зрения государства, непростительная ошибка графа Нессельроде[128] и Николая I была в меньшей степени та же самая, от которой так пострадала Россия при Ленине и Сталине: иностранная политика любого государства не должна быть подчинена никакой предустановленной идеологии». Если убрать неуместное сопоставление с коммунистическим режимом: Царская Россия и Советская Россия – два полярно противоположных организма, то заключение явится бесспорным.

Указанная констатация неизбежно поднимает вопросы, которые в подобных случаях редко возникают: что такое «интересы государства», как и кем они определяются? Керенский не прошел мимо этой органической проблемы. «Если иностранная политика, – писал он, – подчинена какой бы то ни было специальной идеологии, она теряет всякую эластичность, подвижность. Это вовсе не значит, что государственный деятель или дипломат не может иметь никаких идей и принципов, руководящих его деятельностью. Но эти идеи и принципы должны быть на службе у государства, а не наоборот».

При всей внешней аксиоматичности данного умозаключения, оно лишено внутренней логики и совершенно не связано с подлинными обстоятельствами времени и места, т. е. антиисторично по существу.

Россия не была каким-то абстрактным «государством». Это Православная Империя, призванная хранить основы, принципы именно христианского мироустроения. Идея власти в данном случае – это совсем не просто «властеудержание», но и оберегание принципа сакральной освященности властной прерогативы. Там же, где побеждали «либерализм» и «демократизм», где начинали господствовать конституционные нормы и формы, там происходила неизбежная десакрализация, дехристианизация институтов власти.

Истинно православный человек не мог душой принять «безбожную власть», не мог приветствовать подобную власть и первый среди них – Помазанник Божий. Николай Павлович не желал одобрять явления и деятелей, ставивших превыше всего земной интерес, строивших свою политическую карьеру, исходя из выгод текущего момента. Он был не просто «последним легитимистом» (законником) в Европе, но именно – христианским легитимистом.

Кратко и образно Николай I выразил свою формулу мировосприятия в письме И. Ф. Паскевичу в феврале 1836 года:

«Кажется мне, что среди всех обстоятельств, колеблющих положение Европы, нельзя без благодарности Богу и народной гордости взирать на положение нашей матушки-России, стоящей, как столб, и презирающей лай зависти и злости, платящей добром за зло и идущей смело, тихо, по