Император Николай I - Александр Николаевич Боханов

христианским правилам к постепенным усовершенствованиям, которые должны из нее на долгое время сделать сильнейшую и счастливейшую страну в мире. Да благословит нас Бог и устранит от нас всякую гордость или кичливость, но укрепит нас в чувствах искренней доверенности и надежды на милосердный Промысел Божий!»

Приведенные слова свидетельствуют о полноте религиозного чувства, совершенно немыслимого у других европейских политиков той поры. Легче всего Императора назвать «христианским романтиком». Это будет правда, но не вся.

Император умел трезво и спокойно воспринимать ситуации, которые трудно было интерпретировать в русле христианского мировоззрения. Так, он по чисто практическим соображениям отказался от занятия Стамбула (Константинополя) в 1829 году, а потом выступал против сокрушения Османской (Оттоманской) империи, видя в том чреватое взрывоопасными последствиями событие.

В один исторический момент после Андрианопольского мира Россия де-факто выступала гарантом суверенитета и целостности государства османов. Турецкий султан (1808–1839) Махмуд II, взявший на себя обязательство уравнять в правах христиан и мусульман, пользовался некоторое время несомненным расположением и покровительством Николая I.

В январе 1830 года в Петербурге Император лично изложил свои принципы по отношению к Турции в беседе с представителями султана. Его философия, как всегда, ясна и определенна: сохранять и развивать дружеские, взаимоприемлемые отношения между двумя государствами. Совершив небольшой экскурс в историю сложных межгосударственных отношений двух стран, Император готов был забыть об обидах прошлого. Но он не оставил без внимания одну проблему, которая нередко служила детонатором межгосударственных конфликтов: советы и науськивания султанов на Россию со стороны западных стран.

Повелитель России хотел совсем иного и призывал: «Пусть султан убедится, что его друзья в Петербурге, а не где-либо в другом месте и что один из этих друзей и самый верный – это я. Не нужно, чтобы между нами находился кто-либо: будь то Англия, Австрия, Франция… Да сохранит нас Бог от новой войны, но если иностранцы будут мешаться в наши дела, они в конце концов снова поссорят нас».

Еще раньше эту мысль лично пытался внушить султану любимец Царя граф А. Ф. Орлов, отправленный в Турцию со специальной посланнической миссией в ноябре 1829 года. В инструкции, полученной в Петербурге, князь обязывался убедить султана в том, что «никогда, ни перед, ни в ходе войны, которая только что завершилась, Император не хотел разрушения Оттоманской империи».

Орлов многого успел добиться. Еще до его прибытия Турция подготовила указ об автономном статусе Сербии, который Петербург одобрил, что и подтвердил посланец Царя. Он быстро вошел в доверие к высокопоставленным лицам и был посвящен в хитросплетения стамбульской политики.

В 30-х годах Царю Православному пришлось не только словом, но и делом защищать Османскую империю. Случилось это в результате восстания Мухаммеда Али (1769–1849). Родом албанец, он был признан наместником (пашой) турецкой провинции Египет в 1805 году. В 1807 году Мухаммед Али отразил нападение англичан на Египет, завоевал огромный авторитет и постепенно стал фактическим правителем Египта, признавая сюзеренитет султана только формально.

В 1831 году он начал войну с султаном, в результате которой присоединил к своим владениям Палестину, Сирию, Ливан, Киликию. В 1832 году он развернул наступление на Стамбул. Султан взывал к Англии и Франции о поддержке, но не получил ее. Только русский Император готов был прийти на помощь султану Махмуду.

В 1833 году Император наставлял генерала Н. Н. Муравьева, который командировался в Египет для обуздания Мухаммеда Али: «Я хочу показать султану мою дружбу. Надо защищать Константинополь от захвата. Вся эта война есть не что иное, как продолжающееся проявление революционного духа, охватившего Европу, в особенности Францию. Если Константинополь будет захвачен, мы получим по соседству гнездо всех безродных, которые окружают теперь египетского пашу. Необходимо разрушить новый зародыш зла и беспорядка. Надо показать мое влияние в делах Востока».

В 1833 году граф А. Ф. Орлов опять прибыл в Стамбул – теперь уже в качестве «чрезвычайного и полномочного посла» при султане, а также «главного начальника всех русских военных и морских сил» в Турции. Одновременно с ним в Стамбуле находился посланник А. П. Бутенев (1787–1866), командующий российской эскадрой вице-адмирал М. П. Лазарев (1788–1851) и генерал-майор Н. Н. Муравьев (1768–1840).

В этот момент русская эскадра из 20 вымпелов стояла на рейде Стамбула, а десятитысячный русский корпус размещался на азиатском берегу Босфора в местечке Ункяр-Искелеси. Фактически столицу султанской Турции защищали от натиска воинства Мухаммеда Али только русские войска.

В Лондоне и Париже негодовали; их не интересовала ни судьба Турции, ни судьба султана; их волновало лишь усиление военного присутствия России. Англия и Франция требовали ухода русских, угрожая ввести свой флот в проливы. В Петербурге эти угрозы проигнорировали. Западным державам была заявлена воля Императора: российские силы останутся у Стамбула, пока вторжение армии египетского паши не будет остановлено.

Орлов, руководствуясь наставлением Императора, занялся подготовкой русско-турецкого соглашения о сотрудничестве. И 26 июня 1833 года был подписан сроком на восемь лет Ункяр-Искелесийский договор между Россией и Турцией. В соответствии с ним Россия брала обязательство прийти на помощь Турции, которая обязывалась в случае войны закрывать проливы для всех военных судов. Этот договор – наивысшая точка влияния России в Турции.

В июне 1833 года Орлов сообщал П. Д. Киселеву: «Здесь нет другого влияния, кроме русского; даже общественное мнение отчасти за нас, таков плод удивительного поведения наших войск и флота». Англия и Франция вынуждены были оказывать влияние на Мухаммеда Али, который остановил свое наступление на Стамбул и заключил с султаном договор, в соответствии с которым он оставался египетским пашой и получал в управление Сирию и Палестину.

На азиатской стороне Босфора граф Орлов и генерал Муравьев в день рождения Императора Николая установили памятный камень, на котором была выбита дата рождения Самодержца и надпись: «Сей обломок скалы воздвигнут в память пребывания русских войск гостями в этой долине. Да уподобится дружба между двумя державами твердости и незыблемости этого камня и да будет она воспеваема устами друзей»…

В конце 1830 года Николай I зафиксировал свои мысли и представления о международных делах в особой записке на французском языке, носившей красноречивое название «Ma confession» («Моя исповедь»), позже опубликованной Н. К. Шильдером. Этот небольшой документ чрезвычайно интересен и показателен.

Император внятно, со знанием дела, с ясным представлением о подноготной событий, размышлял о политическом положении на главной сцене мировой политики – в Европе. У него нет иллюзий насчет врагов и друзей; он не находился в плену романтических мечтаний.

Начал он свое исповедание с констатации очевидного: «Географическое положение России до такой степени благоприятно, что в области ее собственных интересов ставит ее в почти независимое положение от происходящего в Европе; ей нечего опасаться; ее границы