Василий Макарович - Михаил Вячеславович Гундарин

М.Г.: Я эту сцену вообще с детства помню. По телевизору её показывали то и дело. Над алкашом вся публика – не зная ни автора, ни контекста – ржала от души.

Но, может, в том и была задача режиссёра – сделать смешно. Он и жанр обозначил как «театральный фельетон». Проявив, между прочим, немалую смелость по тем временам. Товстоногов, надо полагать, терпеть не мог всю эту начальственную вороватую шатию-братию.

Вот жулик с именем «Аристарх» (в художественном мире Шукшина оно сразу маркирует человека как пустого, а то и просто негодяя) рассуждает:

Всякое развитое общество живёт инициативой… энергичных людей. Но так как у нас – равенство, то мне официально не могут платить зарплату в три раза больше, чем, например, этому вчерашнему жлобу, который грузит бочки. Но чем же тогда возместить за мою энергию? За мою инициативу? Чем? Ведь все же знают, что у меня в магазине всегда всё есть – я умею работать! Какое же мне за это вознаграждение? Никакого. Все знают, что я – украду. То есть те деньги, которые я, грубо говоря, украл, – это и есть мои премиальные.

Поняла? Это – моё, это мне дают по негласному экономическому закону.[333]

Демагогия? Да. Но ведь это отчасти идеология перестройки, до начала которой осталось всего-то чуть больше десяти лет. И философия, приверженцев которой и сейчас полным-полно и в мире, и в России. Такая «городская», «ультралиберальная» философия. Мне вспоминается, с одной стороны, книга Айн Рэнд о природе капитализма, а с другой – какой-нибудь мелкий «босс» из Барнаула или Бийска, выжимающий все соки из своих подчинённых, задирающий цены и хамящий потребителям. Были такие и тогда, до всякой перестройки. Шукшин их ненавидел.

Е.П.: Имелись ещё у Шукшина из «театрального» – незаконченная вещь «А поутру они проснулись» (про «хмурое утро» мужиков в вытрезвителе; самую пафосную её постановку сделал в «Современнике» Иосиф Райхельгауз в 1977-м, а вообще-то её почему-то полюбили ставить любительские театры по всей стране), «До третьих петухов» (но про эту вещь, к театральным причисленную очень условно, разговор особый) и «Точка зрения», которую ставят в кукольных театрах «для взрослых».

Собственно, почему это «театральные» вещи? Хотя бы потому, что диалог в них преобладает над авторским словом, которое сведено к ремаркам. Для Шукшина всё перечисленное было экспериментом. Вышло ли творчество за рамки эксперимента или нет – вопрос неоднозначный для вас, но однозначный для меня. Вышло!

М.Г.: Кстати, одна из лучших постановок «Точки зрения» состоялась в 1980 году в Алтайском театре кукол. Замечательная постановка Евгения Гиммельфарба, очень смелая по тем временам. Художник Сергей Столяров сделал гротескных кукол, одна из которых до жути напоминала Брежнева, – пришлось приделывать к ней усы, чтоб кто чего не подумал… Не помогало. Все думали как надо!

Глава восемнадцатая

«Калина вызрела»

Е.П.: Последний фильм Шукшина – «Калина красная» – сделал Василия Макаровича тем, кем мы его знаем. «Калина красная», на мой взгляд, – пик шукшинского творчества. Так что ушёл он – на пике. Хотя это утешает мало…

М.Г.: Если попытаться разобраться в феноменальном успехе «Калины красной», то, видимо, следует признать – здесь сошлось очень многое. Случайно или закономерно сошлось? Ответа однозначного нет и быть не может. Есть такое банальное выражение – «чудо искусства». Вот тут оно, это самое чудо.

Во-первых, в образе Егора Прокудина Шукшин выразил что-то очень важное для себя. Самое главное, может быть. Он, конечно, не сидел, и мать не бросал. Но это – внешние обстоятельства. А вот внутренние – вечная несвобода, вечная борьба с ограничениями и запретами, невозможность делать то, что хочешь, – это Шукшину очень знакомо. А ещё – знакомо нам всем, зрителям. Что в семидесятых годах, что сейчас. Это – вечно. Так же, как наша вина перед родителями – вечна, и неважно, как мы с ними общались; всё равно мало и недостаточно общались, берегли, любили их, всё равно мы – виноваты!

Во-вторых, в фильме в наглядных, ярких, понятных всякому символах выражено то, что может называться национальным самосознанием. Конечно, Россия – это не только берёзки, которых, как известно, и в Канаде тысячи. Но ведь без берёзок Россия вовсе не представима. И это знаменитое обращение Прокудина к берёзкам, этот триколор – чёрная кожанка (и чёрная земля), красная рубаха (и солнце, и калина), белые деревья (и что-то высшее, идеальное) – это непревзойдённое визуальное выражение так называемой и чётко не сформулированной Русской Идеи. Или чего-то ещё более высокого, что неизменно отзывается в сердце каждого.

Ну, или не отзывается. Как писал один эмигрант третьей волны, «Калина красная» – это «реклама уголовника-профессионала». А ещё вот цитата показательная: «Первая в истории советского киноискусства настоящая киномелодрама “Калина красная”, пошлая ровно настолько, чтобы стать любимицей сотен миллионов». Нечто подобное мы читали на страницах приснопамятной газеты «Сегодня» в девяностых. Смею предположить, что вполне солидарны с такими утверждениями и некоторые известные «отъезжанты» образца 2022 года.

Е.П.: Что там говорить про эмигрантов-отъезжантов, если ещё при жизни Шукшина известный советский поэт Константин Ваншенкин, выступая на обсуждении фильма в престижном журнале «Вопросы литературы», заявил следующее:

С чего всё началось? Эта неспокойная деревенская женщина, из прочного дома, из прочной семьи, не вынесшая жизни с мужем-пьяницей, переписывается с совершенно ей неизвестным уголовником из колонии и приглашает к себе после отбытия срока… Так может поступать женщина, доведённая почти до крайности, до грани женского отчаяния, и, конечно, женщина из среды иной – городской, полумещанской, полуинтеллигентской. Но в деревне? Не знаю… <…> Может быть, автор хотел поставить и рассмотреть мучившие его проблемы обязательно на деревенском материале? Но ситуация, масштаб проблемы явно не вмещаются в рамки деревенского антуража. И всё идёт наперекосяк.[334]

То есть, упрекнул москвич Ваншенкин уроженца сибирской деревни Василия Шукшина – в бытовой неправде. Дескать, деревенской жизни не знает!

Упрекали его – как гласит молва – и некие представители уголовного мира: мол, так не бывает. И «малина» неправильная, где Егор кайфует с Губошлёпом, Бульдей, Шуркой и Люсьен, и за выход из банды теперь не карают, да и вообще бандиты какие-то в фильме нереалистичные, недостаточно жизненные…

Тут можно бы посмеяться, а можно вспомнить, что реализм и натурализм – вовсе не синонимы, а у произведения искусства –