Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

но и в те моменты, когда они присутствуют на публике. Такие действия массовки могут перерастать в различные выходки и физическое насилие – например, не пользующегося популярностью мальчика могут запереть в его шкафчике в раздевалке, отобрать у него брюки, украсть его одежду или еду. Как правило, такие действия совершаются в атмосфере бьющего ключом добродушного юмора и рассматриваются как шалости и хорошее развлечение, и хотя жертва, со своей стороны, обычно не воспринимает ситуацию именно так, рамки статусной системы не позволяют вышестоящим сопереживать точке зрения мальчика, ставшего объектом травли (представляется, что именно мальчики, как правило, становятся объектами наиболее экстремальных открытых разновидностей травли).

В этой ситуации возможно и появление отдельных лиц, которые специализируются на травле. Поначалу они могут выступать теми, кто играет ведущую роль в коллективном глумлении (таких людей можно назвать «лидерами насмешек») и жестоких выходках; в этом отношении они напоминают представителей элиты насилия, которые немногочисленны, но именно они совершают большинство насильственных действий в толпе (об этом пойдет речь в главе 10). Однако те 5–10%, которые занимаются травлей, являются не элитой рассматриваемой статусной системы, а лишь нижней группой ее среднего класса, ее суровыми унтер-офицерами или тюремными надзирателями, стоящими на передовой обращения с представителями максимально низкого уровня. Те, кто специализируется на травле, обретают приверженность этой роли, вырабатывая навыки ее исполнения и вступая в симбиотические отношения с жертвами, которых они особенно успешно умеют приманивать и мучить. В этом отношении они сближаются с той разновидностью домашних насильников, что практикуют как психологические, так и физические мучения своих жертв, с которыми у них сложились длительные отношения. Точно так же отношения травли обычно сохраняются в течение нескольких лет после того, как они возникли [Olweus 1993: 28].

Континуум тотальных институтов

Травля процветает в таком особом структурном антураже, как тотальные институты – закрытые сообщества, отрезанные от окружающего мира, в которых большинство или все составляющие жизни осуществляются совместно [Гоффман 2019]. Иными словами, это закрытые репутационные системы, в которых каждому известна социальная идентичность других, а иерархия престижа неизбежно и всепроникающим образом присутствует в повседневных делах. В этом отношении данные организации существуют в виде континуума тотальности: в наиболее тотальных институтах можно ожидать присутствие наиболее жестокой травли в сравнении с институтами, которые только в определенных аспектах приближаются к тотальным – для примера можно сравнить обычные средние школы, учащиеся которых ночуют дома, со школами-пансионами. Образовательные учреждения, где большинство занятий, связанных с социальной коммуникацией, сосредоточено в самой школе (например, в рамках школьных спортивных и танцевальных секций), являются более тотальными, чем те, где досуговые мероприятия проходят в пределах специализированных сетей общения. Кроме того, сами ученики могут придать своей школе характер более закрытой системы за счет недопущения каких-либо связей школы с их родителями и домом: они отказываются рассказывать родителям о том, что происходит, стыдятся показываться с родителями перед другими учениками и обрывают связи (по меньшей мере пока находятся в школе) с друзьями из своего района [Milner 2004]. Подобные практики превращают среднюю школу в «аквариум с золотыми рыбками» – искусственный тотальный институт[5].

Тотальные институты способствуют травле несколькими способами. Из них нет выхода, слабые не могут скрыться от своих мучителей, а последним легко доступны жертвы. В этой ситуации присутствует высокий уровень осведомленности, поэтому, как только чьи-либо слабые стороны дают о себе знать, они тут же получают широкую огласку. В тотальных институтах также имеются условия для высокой плотности ритуалов, а следовательно, и для овеществления символов членства в той или иной группе и эмоционально убедительных ритуальных наказаний за нарушение групповых норм. Кроме того, центр внимания в тотальных институтах является ограниченным, что создает как повышенную концентрацию на том, «где все происходит», так и по умолчанию высокую степень конкуренции за то, чтобы находиться в этом ограниченном центре, а следовательно, и более сильные ощущения исключенности и истощения эмоциональной энергии у тех, кому не удается быть в этом центре.

Еще одна ключевая особенность тотальных институтов – разграничение между их персоналом и обитателями: учителя противопоставлены учащимся, командиры – курсантам, охранники – заключенным, вожатые в летних лагерях – их воспитанникам. Несмотря на то что среди обитателей тотальных институтов присутствует значительное разделение по рангам и практикам доминирования, их объединяет одна особенность идентичности: все они являются учащимися или заключенными; эта групповая солидарность внедряется при помощи вездесущего кодекса поведения, который запрещает обращаться за помощью к персоналу учреждения или доносить любую информацию о другом его обитателе. В тюрьмах самые страшные наказания предусмотрены для «стукачей»[6], или «крыс». Один из способов получить хотя бы небольшой статус в тотальном институте предполагает демонстрацию собственной лояльности при помощи несообщения о чьем-то неподобающем поведении в ущерб самому себе. Это позволяет группе обитателей учреждения осуществлять самоконтроль и самостратификацию, критерием которых зачастую оказывается нахождение в конфликте с контролем и стратификацией, осуществляемыми персоналом.

Иерархия среди обитателей тотальных институтов, как правило, предполагает доминирование сильных над слабыми, располагающихся в социальном центре над находящимися на социальной периферии. Зачастую это доминирование старших и более опытных обитателей такого института над вновь прибывшими. Однако здесь следует проводить различие между травлей как долгосрочными отношениями и неуставными отношениями типа дедовщины – обрядами инициации, после прохождения которых то или иное лицо может быть допущено в группу. Такие обряды, как правило, являются одной из составляющих традиции той или иной организации, если в ней присутствует регулярное календарное пополнение возрастных когорт – в особенности когда самые старшие когорты выпускаются или съезжают, гарантируя тем самым восходящую мобильность для младших с течением времени. Другой структурной особенностью дедовщины является высокая плотность ритуалов в группе при сильном ощущении границ, а следовательно, и символических и моральных различий между посвященными и чужаками. Например, в квазитотальных институтах наподобие студенческих землячеств, в которых складываются абсолютно всеобъемлющие ситуации для коллективной жизни, общения и развлечений (члены такой группы покидают ее пределы только для посещения занятий с той или иной частотой), существует ритуальная дедовщина, включающая унижения, а иногда и телесные наказания. Дедовщина в подобных группах обычно помещается в атмосферу забав и шумного веселья (по меньшей мере со стороны тех, кто ее осуществляет), что помогает ее легитимации. Те же самые структурные локации, которые способствуют дедовщине, характерны для ритуального разгула и ритуального вандализма. Свои традиции, предполагающие ритуализацию насилия, имелись и в американских университетах начала XX века, когда они были более резко отделены от обычной жизни, их студентами были исключительно мужчины, все дни с понедельника по субботу были насыщены занятиями, имелись правила