Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

глумление, воровство и избиение. Глумление часто используется и другими способами, будучи одной из форм развлечения для заключенных. Подобный обмен оскорблениями также приводит к дракам, но не всегда к появлению иерархии травли, поскольку драки могут препятствовать дальнейшим оскорблениям. Травля присутствует и среди всех этих прочих видов насилия и борьбы, а ее типичным сценарием (паттерном) выступает виктимизация слабых.

Виктимизации – как в тюрьме, так и за ее пределами – способствуют характеристики и особенности поведения жертв, однако от прочих условий тюремной жизни необходимо отличать особую разновидность слабости, формирующую уязвимость к травле [Edgar, O’Donnell 1998]. Если кто-то участвует в таких практических занятиях, как торговля товарами в условиях нелегальной экономики, или просто берет или дает взаймы, это может привести к дракам. Повседневная пространственно-временная экология различных тюремных занятий может подвергать человека риску [Cohen, Felsen 1979] в таких местах, как душевые и туалеты, а также в «накопителях» и зонах для посетителей, где жертвы доступны для агрессоров и не находятся под защитой властей. При этом некоторые драки форсируются самими жертвами: проигравшим оказывается тот, кто начал драться; ключевым предвестником того, что на вас нападут, является нападение на других. Таким образом, самым сильным признаком того, что кого-то подвергают травле, являются не столько нападения, угрозы и оскорбления, – которые чаще всего носят двусторонний характер, – сколько ситуации, когда кого-то ограбили в месте общего пользования, навязали принудительный заем, украли мобильный телефон или подвергли исключению – например, лишили возможности пользоваться телефоном, телевизором или игровым оборудованием. Доминантные индивиды не подвергаются ничему из перечисленного, хотя могут стать объектами оскорблений и нападений [O’Donnell, Edgar 1999][8].

Уязвимость в какой-то одной области, как правило, делает уязвимым и в других сферах [O’Donnell, Edgar 1999]. Уязвимость для травли – это не только вопрос внешнего вида и физической слабости. Помимо маленького роста и хилого телосложения, к факторам уязвимости относятся низкий интеллект или низкий уровень образования, незначительное количество имущества и отсутствие предыдущего опыта пребывания в тюрьме. Другие факторы уязвимости связаны со стилем и поведением – уязвимые лица ведут себя тихо, робко или тревожно, стараются избегать контактов с другими заключенными и держаться поближе к персоналу тюрьмы. Одним словом, уязвимым делают любые проявления низкого статуса в ситуации, в которой находится заключенный, да и почти в любой другой статусной системе.

Но одного лишь низкого статуса недостаточно для возникновения отношений травли, поскольку они развиваются в качестве процесса взаимодействия. Зачастую их первой стадией выступают оскорбления – отчасти это проверка, позволяющая увидеть, как отреагирует адресат. К тому же оскорбления могут навредить репутации человека, распространяться в виде клеветнических слухов, приводя к изоляции и отчуждению, а значит, могут выступать еще одним шагом к социальной слабости. В итоге у того, кто подвергается травле, возникает нехватка потенциальной поддержки или вмешательства со стороны третьих лиц во время драк, а также утрачивается эмоциональная энергия, что снижает способность к бою – способность сражаться успешно, с присутствием духа. С другой стороны, в тюрьмах оскорбления являются совершенно привычным занятием[9], и возможность приобрести репутацию уязвимого человека возникает именно благодаря оскорблениям, на которые не дается ответ в виде ритуально приемлемых оскорблений или других действий либо путем эскалации. Согласно тюремным нормам, демонстрация страха или отсутствие собственного достоинства при защите того, что считается интересами оскорбляемого, открывает путь к дальнейшим нападениям.

Особенно губительной реакцией, как показывает следующий случай, является плач:

Мы были вчетвером в одной комнате в общаге. Один сосед куда-то уходил, а потом вернулся с марихуаной и поделился ею с другими. Мы начали кидаться подушками, и он оказался самым слабым. Мы втроем навалились на него. В подушки были засунуты книги. Дело стало принимать гнусный оборот, и все же мы пинали его кулаками. Все начиналось как шутка, но потом пошло всерьез. Мой друг прижал его к кровати, а я накрыл его голову подушкой и держал ее. Тогда он заплакал, и мы начали его бить. Я сказал: «Если ты не перестанешь плакать, все будет по-настоящему». Я снова прижал к нему подушку и держал ее дольше, а мой друг взял метлу и засунул ее ему в трусы. Если бы он хоть как-то сопротивлялся, все бы сразу и закончилось. Если бы он попытался постоять за себя, все могло бы быть иначе. Но он просто не шевелился, и еще один сосед засунул метлу ему в задницу. Не знаю, зачем мы это сделали. В общагах людям становится скучно, поэтому они ищут развлечений и веселья. К сожалению, таким развлечением оказываются слабаки [O’Donnell, Edgar, 1998a: 271].

Описанный инцидент носит характер буйного разгула, в котором поначалу участвует и будущая жертва, делясь с товарищами наркотиками. Но по мере того как жертва демонстрирует все большую слабость, нападения с их стороны усиливаются – происходит вовлечение остальных участников, напоминающее заключительный этап наступательной паники, где присутствует еще и специфическое отвращение к лицу, нарушающему коллективные нормы участия в группе – готовность демонстрировать мачистскую крутизну.

Поворотным моментом зачастую выступает реакция на оскорбления и вызовы. Лицо, в иных ситуациях являющееся слабым, может повысить свой статус, приняв участие в действе, которое фактически выступает ритуалом инициации:

Я сидел в помещении для подозреваемых и ждал, когда меня вызовут к адвокату. Мы все читали газеты. Один дружок с нашей улицы увидел в газете фото девушки и сказал, что она похожа на мою подружку. Один парень выхватил газету и сказал: «Знаю я твою подружку. Ее все имели». Я сказал ему, чтобы он отвалил. Тогда он меня отметелил. Я сидел на скамейке, а он молотил по мне, молотил кулаками, пинал, бил. Я был весь в порезах и синяках. Потом, через пару недель, когда я ждал суда, этот задира подошел ко мне и потребовал дать ему сигарет. Я сказал ему: «От…сь, ничего я тебе не дам. Если хочешь разобраться со мной без своей банды, давай сделаем это сейчас». Он сказал: «Если мы начнем, ты знаешь, что проиграешь». Я сказал: «Знаю, но я тебе ничего не дам». Он сказал: «Все нормально». Позже он явился со своей бандой и спросил, как все прошло в суде. Он повторил: «Все нормально». Потом он ушел [Edgar, O’Donnell 1998: 644].

В британской тюремной культуре ожесточенные нападения и тотальное презрение рассматриваются как оправданные способы обращения с доносчиками и лицами, совершившими сексуальные преступления [O’Donnell, Edgar 1998a]. К последней категории заключенных нередко причисляют ошибочно, и появление подобных слухов выступает способом приступить к травле, поскольку объект нападок подвергается