Дресс-коды. 700 лет модной истории в деталях - Ричард Томпсон Форд

положения, сталкивались с цензурой и насмешками. В начале XX века один европейский писатель с огорчением отметил: «Местные в регионе Браззавиля одеваются слишком хорошо… чтобы щегольнуть своим богатством. Многие гордятся тем, что следуют парижской моде… и теперь носят элегантные шляпы-панамы»[660]. Губернатор колонии также написал с долей высокомерной снисходительности, что «элита Браззавиля одевается роскошно и даже с некоторой элегантностью»[661]. В наше время сапёры являются хранителями давней конголезской традиции элегантности в одежде.

«Сапе идет от наших отцов и наших дедов… Мой отец был элегантным человеком, – сказал один сапёр. – Он был из тех, кто носит пижаму с нагрудным карманом»[662].

Конголезское наследие в виде изысканной одежды не отражает легкую жизнь, богатство или привилегии. Конго стало жертвой самого жестокого эксплуататорского колониального режима в истории. Первым Конго исследовал британский путешественник Генри Мортон Стэнли. Потом оно стало частной собственностью бельгийской Международной африканской ассоциации, якобы благотворительной организации, занимающейся научными исследованиями и улучшением условий жизни местного населения.

На самом деле ассоциация добывала слоновую кость, каучук и минералы для продажи на мировом рынке, эксплуатируя труд местных жителей. Между 1885 и 1908 годом миллионы конголезцев – по некоторым оценкам, до 50 % всего населения – умерли от нечеловеческих условий труда, голода и болезней, завезенных европейцами. Даже по стандартам колониальной эксплуатации, типичной для того времени, кошмары Бельгийского Конго выделялись на общем фоне и вызывали протест в мире.

В 1899 году Джозеф Конрад написал повесть «Сердце тьмы», в которой описал ужасы жизни в Конго. В 1905 году Марк Твен опубликовал сатирический памфлет «Монолог короля Леопольда в защиту его владычества в Конго», обличающий преступления короля бельгийцев Леопольда II. Артур Конан Дойл, создатель Шерлока Холмса, опубликовал «Преступления в Конго» в 1909 году.

Два величайших афроамериканских лидера того времени, Букер Т. Вашингтон и У. Э. Б. Дюбуа, забыли о серьезных разногласиях между ними и объединились, чтобы осудить бельгийское правление в Конго. Реформы шли медленно, были неравномерными и неполными. Конго получило независимость в 1960 году и в 1971 году сменило название на Республику Заир.

Киншаса и Браззавиль находятся в разных государствах, но географически это, по сути, один город, разделенный рекой Конго. Сапёры обоих городов считают себя частью общего братства. Сапёры Браззавиля в большей степени склонны к классической одежде, тогда как жители Киншасы предпочитают более яркие цвета и более эксцентричные стили. Эту разницу историки считают следствием того, что в Киншасе на два десятилетия был введен запрет на европейскую одежду – в 1970-х и 1980-х годах.

В начале 1970-х годов президент Заира Мобуту Сесе Секо провел ряд культурных реформ, известных как retour à l’authenticité (возращение к аутентичности), которые должны были избавить нацию от европейского влияния. Городам, названным в честь европейцев и колониальных властей, были даны новые, африканские названия. Леопольдвиль стал Киншасой. Стэнливиль, названный в честь британского исследователя, установившего правление европейцев, получил название Кисангани. Правительство Мобуту поощряло граждан менять их христианские имена. Родителям, давшим ребенку западное имя, грозило тюремное заключение сроком на пять лет.

Также Мобуту запретил европейскую одежду и ввел подобие национальной униформы. Это был френч в стиле Мао, вдохновленный визитом президента в КНР в 1973 году. Название абакост – это сокращение от французского à bas le costume, что означает «долой костюм». Абакост, очки в толстой роговой оправе и фес (феска) с леопардовым узором стали фирменным стилем Мобуту, который правил Заиром до 1997 года, когда ему пришлось бежать из-за гражданской войны. Но он успел выкачать миллионы долларов из национальной экономики, пока его народ голодал.

По иронии судьбы абакост, который должен был объединить нацию и избавить ее от социальных различий, стал международным символом коррумпированного автократа в постколониальный период.

В 1997 году страну переименовали в Демократическую Республику Конго. С тех пор она пережила две жестокие гражданские войны, конфликты между народностями и племенами не прекращаются. Нищета всеобщая и чудовищная. На фоне всех этих ужасов и лишений снова появились сапёры. То, что могло бы быть невинным развлечением при более благоприятных обстоятельствах, выглядит как безрассудный эскапизм среди насилия и бедности в Конго.

В сапе присутствует элемент отчаяния и даже саморазрушения. К примеру, один сапёр «работал восемь месяцев при частичной занятости… чтобы заработать на покупку костюма, одного из 30, которые у него есть… Его бывшая подружка сама содержит их пятилетнего сына, а он живет с родителями и спит… в чулане на матрасе»[663]. Но в нем присутствует и мощное достоинство, даже моральное убеждение. В конечном счете, сапе это ответ на политическую обстановку в Конго, а не уход от нее. Код сапологии это одновременно и требовательный дресс-код, и требовательный этический кодекс. По свидетельству испанского фотографа Эктора Медиавиллы, который изучал и фотографировал сапёров с 2023 года, «сапёр это по определению не сторонник насилия, несмотря на три гражданских войны, которые произошли с… момента обретения независимости. Они сторонники утонченных этических принципов… Как они говорят, “сапе возможно только когда мир”. Их девизом стало “Давайте бросим оружие, давайте работать и элегантно одеваться”»[664].

Сапёры намеренно проводят переоценку физического насилия, оставившего рубцы на их народе на многие поколения вперед, устраивая вестиментарный конкурс. Это представления-«схватки», в которых «сапёры-соперники сражаются друг с другом, демонстрируя лейбл за лейблом, стараясь победить оппонента, постепенно раздеваясь, при необходимости до нижнего белья»[665]. Как пишет Медиавилла, «это их сражение, а одежда – это оружие». Как и одетый в костюм «зут» пачуко, сапёр использует фантазии моды, чтобы придумать альтернативный социальный порядок, в котором элегантность и стиль заменяют коррупцию и насилие. Сапёры находят достоинство, надежду и радость в мрачных обстоятельствах.

Медиавилла утверждает, что сапёры – это своего рода знаменитости в своих общинах, «их присутствие востребовано на похоронах, вечеринках и других мероприятиях, чтобы добавить немного стиля этим событиям… Все знают, кто они такие, откуда они и где они живут… Они выполняют важную социальную функцию для своих сограждан».

Сапе открывает совершенно другую Африку, отличную от известного нам континента войн, голода и карикатурных примитивных племен, которые обычно изображают в западных средствах массовой информации. Сапёры – продукт колониализма во всей его эксплуататорской жестокости. Его зверства оставили на них свои рубцы. Дискомфортное противоречие между пышным нарядом сапёра и ужасающей нищетой его окружения стало отражением контраста между первым и третьим миром, метрополией и колонией.

Сапе это еще и ответ на неисполненное обещание постколониального освобождения. Если абакост Мобуту символизировал предполагаемое возвращение к доколониальной аутентичности, европейская мода сапёров означает отказ от реакционного культурного национализма. Есть что-то одновременно рвущее душу и красивое в сапе. Сапёры показывают пластичность человеческого духа и проникновение современного маркетинга в каждый аспект жизни человека. Это выражение удивительной креативности и поисков статуса. Дресс-код сапологии отражает одновременно самое лучше и самое худшее в современной моде.

* * *

Вестиментарные символы выражают намного больше, чем социальный ранг, положение и принадлежность к группе: они отсылают к историям, легендам, личностям, образу жизни и идеалам. Так как символы – это знакомые и пробуждающие воспоминания элементы языка моды, отдельные личности и группы людей неизбежно станут присваивать их и сочетать по-новому, чтобы создавать новые ансамбли с новыми смыслами.

Современные дресс-коды продолжают процесс, начавшийся в конце Средних веков. В тот период мода впитала, переработала и изменила сочетания традиционной одежды и ее относительно стабильный, легко читаемый символизм, чтобы породить новые мощные, выразительные, но при этом двусмысленные символы. Этот процесс достиг состояния, близкого к его нынешней форме, в «век моды», как назвал это философ Жиль Липовецки, между серединой XIX и серединой XX века. И с тех пор «то, что ранее казалось признаками класса и социальной иерархии… стало… психологическими знаками, выражениями души или личности»[666].

Lo Lifes превратили Polo для преппи в эмблему уличного хип-хопа. Сапёры превратили костюм из символа европейской культурной гегемонии в яркое прославление постколониальной гибкости. Чернокожие и латиноамериканские женщины стали носить известные с древних времен серьги-кольца как модное заявление. Позднее украшение стало символом этнической