История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии - Султан Магрупович Акимбеков

В то же время после возвращения в конце 1220-х годов основной монгольской армии из западного похода и выраженного на курултае намерения окончательно завершить завоевание чжурчженьского государства в Северном Китае встал вопрос об изменении существующей практики. Причём это имело отношение не только к вновь завоёванным китайским территориям, а также и к тем землям Китая, которые находились под управлением лояльных монголам цзиньских перебежчиков из числа китайцев, киданей и чжурчженей.

Каждое такое владение являлось автономной миниатюрной копией китайской государственной модели управления. Здесь функционировали все традиционные государственные институты, собирались налоги, из них финансировались необходимые расходы местного бюджета, включая оплату армии, системы образования и даже религиозного обеспечения в духе китайской традиции. Весьма показателен приведённый выше пример управления китайскими школами, которое при одном из таких цзиньских перебежчиков осуществлял автор надгробной надписи на могиле Елюй Чуцая. Какую-то часть доходов данные правители передавали монголам, например, в качестве обеспечения их войск, но в целом были вполне самостоятельны.

Естественно, что после успешного завершения западного похода Монгольская империя уже не так нуждалась в многочисленных самостоятельных правителях на китайских территориях. Напомним, что именно их деятельность во многом обеспечивала интересы монгольского государства в борьбе против чжурчженей. Кроме того, в начале 1230-х годов чжурчженьская империя Цзинь уже находилась на грани окончательного поражения, который и произошёл в 1234 году.

Соответственно, перед монгольским государством вставал вопрос о необходимости перехода к непосредственному контролю за сбором и последующим распределением налогов по классической и очень эффективной китайской государственной системе, без участия посредников в виде самостоятельных правителей. Подобное развитие событий было вполне естественным для любого завоевателя, кто брал под свой контроль богатый и хорошо организованный Китай. Если в самом начале борьбы с империей Цзинь, а также в тот момент, когда основная армия ушла в свой западный поход, монгольское государство по уровню своей организации ещё не было готово к восприятию китайской традиции управления (поэтому оно и предпочло оставить всё в руках местных правителей), то в начале 1230-х годов ситуация изменилась. Впрочем, изменились и задачи государственного строительства.

Несомненно, огромную роль в освоении монголами китайского опыта управления государством сыграли родственные им кидани. Кроме того, что они обладали собственным богатым опытом строительства империи Ляо на территории Северного Китая, долгое время они являлись ещё и составной частью администрации чжурчженьской империи Цзинь. При этом они были монголоязычны. Это автоматически делало их чрезвычайно важным элементом при строительстве Монгольской империи. Нельзя не отметить, что для племён Монголии кидани всегда являлись объектом для подражания.

Монголы очень многое заимствовали именно от них, и это имело отношение не только к умению использовать в своих интересах китайскую государственную традицию. В частности, традиционная причёска племён Монголии была прямым подражанием киданьской. «В верхах вплоть до самого Чингисхана и в низах до рядового подданного все бреют голову, оставляя три чуба, как у китайских мальчиков. Когда передний немного отрастает, его подстригают, а два боковых связывают в маленькие пучки и спускают на плечи»[344]. Или, например, характерно то, как у киданей происходило комплектование гвардии. «Семьи для гвардии отбирались в различных районах империи, при этом воин мог остаться в том месте, где он и ранее проживал со своими домочадцами, или переселяться для несения службы в новую область или, наконец, входил в состав отрядов, которые дислоцировались в главном лагере, около резиденции государя»[345]. Возможно, именно от киданей был взят Чингисханом принцип формирования собственной гвардии кешиктенов.

Кроме того, киданьское происхождение может иметь и один из наиболее известных в истории монгольских приёмов штурма городов. «Прежде всего, к обороняющимся сооружениям кидани сгоняли население прилегающих к городу районов. Пленные китайцы заваливали рвы и канавы срубленными деревьями. Кидани в этот момент применяли неотразимый по силе психологического воздействия ход — перед воинами, вооружёнными длинными шестами и прикрытыми тростниковыми щитами, шли пленники из китайцев, которые должны были первыми взбираться на стены по штурмовым лестницам и принять на себя сокрушительный удар осаждавших»[346]. Естественно, что кидани были чрезвычайно полезны монголам. Именно они и сыграли ключевую роль в тот момент, когда перед монгольским государством остро встал вопрос о налаживании системы управления многочисленными зависимыми от них китайскими территориями, сохранявшими свою внутреннюю автономию.

Существует мнение, что среди монголов происходила борьба двух точек зрения. Одна из которых утверждала, что необходимо очистить захваченные территории от оседлого населения и освободить больше места для пастбищ. Другая полагала, что гораздо выгоднее для монголов наладить систему эксплуатации оседлого населения. Защиту этой позиции перед каганом Угедеем обычно приписывают выходцу из киданей Елюй Чуцаю. Однако если учесть, что основной задачей походов Чингисхана на Китай было обеспечить население степей продукцией оседлого производства, то маловероятно, что вопрос о фактическом подрыве соответствующей экономической базы мог быть настолько популярен. Кроме того, тогда пришлось бы заново воевать с массой войсковых формирований из китайцев, киданей и чжурчженей, которые перешли на сторону монгольского государства в обмен на определённую долю самостоятельности.

Вряд ли необходимо было убеждать Угедея наладить обычную систему эксплуатации оседлого населения, это было вполне естественным шагом для любого завоевателя Китая. Тем более что усиление центральной власти после периода дестабилизации было вполне в духе соответствующей китайской традиции и не могло встретить большого сопротивления среди самостоятельных китайских и прочих командиров. Вполне возможно, что версия об особой роли Елюй Чуцая в спасении Китая появилась позже его деятельности. Другое дело, что он, как прочие кидани, способствовал обучению монголов управлять Китаем. «Елюй чу-цай уверял Угэдэя, что ежегодно можно получать 500 тысяч лян серебра, 80 тысяч кусков шёлковых тканей и 400 тыс. ши зерна от натуральных налогов с крестьян»[347]. При этом характерно, что все цзиньские перебежчики по-прежнему собирали налоги с подконтрольных им территорий. Этот процесс находился в руках всё тех же китайских чиновников, действовавших согласно прежним правилам. Теперь же речь шла о восстановлении единой государственной системы сбора налогов и их последующего распределения. Для этого было необходимо восстановить единство китайской бюрократии.

Символом новых тенденций в монгольском государстве стало проведение переписи. «С целью увеличения доходов казны от налоговых поступлений ханский двор начал перепись населения в Северном Китае, так же как впоследствии и в других завоёванных странах. Первая перепись проходила 6 сентября — 4 октября 1233 года»[348]. Именно кидани могли объяснить Угедею значение переписи и её важность для утверждения власти на китайских