Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

нашла там письмо от брата: «Из восемнадцати дырочек, которые сделали в моем теле немцы, атакуя мой дорогой Осовец, шестнадцать затянуло. Но две почему-то не хотят заживать. Однако валяться в госпитале надоело. Доктор предложил мне поехать на кумыс в степи, но я отказался. Хочу поехать к Капе. Буду у нее отлеживаться. В московских госпиталях уход отличный, сестры внимательные и хорошенькие. Но мне очень хочется подышать родным – камским – воздухом».

Ну, вот и дело для меня! Поеду к сестре, буду ухаживать за ним. Еду на Волгу! Повидаю всех. Поживу у сестры. Когда брат подлечится, будем веселиться. Грибов-то сколько там, рябчиков! Стерляди! На бабушкино плесо будем с рыбаками ездить на ночь и метать снасти…

Как я помню все это! Самое интересное, когда рыбаки едут ставить снасти с вечера на далекое плесо и сами ночуют там же, вблизи поставленных снастей, чтобы рано утром вынуть их, а пойманную стерлядь доставить к первому пароходу. Для дальнего плеса были специальные лодки. Посреди лодки садок, полный воды, куда бросали снятую с крючков рыбу и везли к пристаням. Если увидят, что пароход уже идет, рыбу ловят сачками, кладут в плетенку с крапивой и несут на пароход. Заснувшую рыбу никогда не продавали. Да ни один рыбак и сам есть ее не станет. Просто выбрасывали в Каму. А поехать с рыбаками на ловлю в ночное – это неописуемое удовольствие. Днем рыбаки сидят на берегу, точат крючки, чинят снасти и вешают их на перекладину, которая лежит на воткнутых в землю рогатках-подставках. Когда снасть приготовлена, ее кладут поперек лодки. На каждой снасти по сто крючков, а в лодке таких снастей бывает иногда по десяти и больше. Когда все готово, старший в лодке рыбак идет на кухню и получает хлеб, просо и соль. До захода солнца лодки должны быть на месте и снасти разметаны (выбросить в воду крючки, привязанные к бечевке. Большие поплавки указывают место, где снасти поставлены). Молодой парень сидит на носу лодки и тихонько гребет двумя веслами; старший кормовой выбрасывает снасти из лодки, петлю за петлей. К ним привязаны поплавки, которые и держат их на нужной глубине. Эта работа очень медленная и требует большой осторожности и навыка; иначе крючки запутаются и пропадет вся многочасовая работа. Когда все снасти поставлены, (их ставят вдоль низкого берега Камы), лодки пристают к берегу, и сейчас же рыбаки начинают варить ужин.

– А ну-ка, Семен, пока видно еще, набери-ка хворосту! – скажет старший рыбак, а сам тем часом чистит стерлядь.

Котелок и таганок-трехножка, и всякие другие припасы, нужные для рыбацкого хозяйства, всегда находятся в лодке на корме. Небольшая ее часть заделана в виде шкафчика-буфета, где рыбаки и держат все свое хозяйство: хлеб, крупу, соль, баночку с лавровым листом (обязательная приправа к ухе) и, как особая роскошь, иногда, луковку. Тут же лежат деревянные ложки и (на двоих – одна) небольшая миска. Рыбаки варят уху замечательно. Много есть любителей, которые специально приезжают из города к рыбакам поесть стерляжью уху.

Сначала ставят таганок-трехножку, на него котелок с водой, потом подкладывают мелких щепок, которые посуше, подожгут, и огонь, быстро пробежав по щепкам, сразу разгорается. Старший рыбак всегда сам вылавливает из садка рыбу и сам ее чистит. Как только закипела вода, он бросает в нее выпотрошенную и вымытую в Каме стерлядь, сидит рядом на корточках с ложкой в руке и глаз не отводит от котелка, ждет, когда он закипит, чтобы снять пену. Вот пена снята. Тогда он бросает в котелок один лавровый лист и еще время от времени осторожно ловит ложкой и выбрасывает собравшуюся пену. Наконец, на поверхности воды появляются пятна жира. Рыбак зачерпывает уху и, подув на ложку, пробует. «Кажись, готова»! Тогда, захватив тремя пальцами соль, растирает ее, посыпает ею уху и, еще раз зачерпнув ухи, пробует и говорит: «Семен! А ну-ка, принеси луковку!» Семен пошел к лодке за луком, а старший рыбак отгребает жар из-под котелка, чтобы уха больше не кипела. Принесенную луковицу он чистит, режет мелко и бросает в котелок, но не дает кипеть, а только чтобы лук заварился. Сняв котелок с таганка, выливает уху в чашку, оба рыбака, перекрестившись, не спеша, начинают есть, опуская ложки в чашку по очереди. Уха съедена. Тогда вынимается стерлядь и так же не спеша съедается. Оба крестятся. Семен берет чашку и ложки, идет к реке и моет их. День закончен! Завернувшись в зипуны с головой, чтобы не кусали комары, ложатся спать. На следующее утро чем свет встают и едут вытаскивать снасти, а пойманную стерлядь бросают в садок и везут домой. Если на утренних пароходах стерлядь продана не вся, то оставшуюся пересаживают в большой садок, который всегда стоит на якоре недалеко от берега. В этом же садке, кроме стерляди, держат и налимов. На такую ловлю выезжает не одна лодка, а иногда десять и больше. Все рыбаки ночуют вместе; но ест каждая лодка отдельно – обычно старший рыбак со своим помощником. И варят стерлядь не всегда, а иногда и кашу из проса.

* * *

На другой день по приезде в Баку я пошла к портнихе.

– Мадам Семина, я не смогу сшить вам все платья к сроку, – заявила она. – Платья попроще закажите какой-нибудь другой портнихе.

Я разыскала еще одну портниху. Но и она взяла тоже только часть моего заказа и послала меня к третьей. Теперь я езжу каждый день на примерки – то к одной, то к другой, то к третьей.

Нина с детьми едет в Пятигорск, а с ней и Маня.

– Ты приезжай туда же с твоей Волги, – говорят они.

В Баку стоит жара. Но только доехала я до Петровска, как стало прохладно, а по ночам и совсем холодно. А в Царицыне – так и днем еще прохладно. На Волге, на пароходе, вечером нельзя было выйти без пальто на палубу, так было свежо. Пароход новый, огромный – так называемый теплоход. Великолепные каюты с ванной. Большой зал для танцев, читальня, нарядная столовая и изысканный стол. Но публики маловато! В особенности в сравнении с прежними годами, когда я ездила по Волге. Тогда в самый разгар лета трудно было достать отдельную каюту. Многим приходилось спать в салонах. За завтраком и обедом всегда не хватало столиков, и только за хороший «на чай» лакей занимал его для вас заранее. Теперь в первом классе ехали все какие-то толстые, старые дяди и много дам, тоже не первой молодости. Сколько раз