Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

я ездила по Волге и Каме, я и сосчитать не могу. И как бывало всегда весело! Сколько было интересных знакомств! Вечером всегда пение и танцы. На палубе публика слышала до утренней зари пение соловьев в Жигулевских горах. В некоторых местах пароход идет так близко от берега, что видно все, что там происходит. Иногда днем вдруг раздается крик: «Заяц! Заяц!» А бедный зайчишка уже напуган, видя, что пароход совсем близко от берега; но, когда еще услышит крик людей, перепугается до смерти и удирает в гору – только беленький хвостик мелькает – и со страху ныряет куда-нибудь под кусты. А публика начинает спорить: «Я мог бы убить его на таком расстоянии!» – «Да ничего нет и мудреного! Особенно, если еще мелкой дробью!» – скажет другой. Тут, конечно, примут участие и другие слушатели. И чуть до ссоры не доходит в горячем споре.

А по другую сторону парохода в это время плывет навстречу плот. Пароход начинает отходить от берега, чтобы избежать мели, и проходит совсем близко от плота. На плоту, конечно, поднимается беготня и ругань по адресу капитана парохода: «Ты что ж это, толстопузый! Утопить нас хочешь?» – кричат с плота. «Вороти в сторону, такой-сякой! Разорвешь плот своими волнами!» Но пароход уже прошел, а огромные волны перекатываются через плот и смывают пожитки в Волгу. Плотовщики стараются вытащить их из воды и спасти, и потрясают в воздухе мокрыми зипунами, красными рубахами, портянками, выкрикивая нецензурные ругательства. Но пароход уже далеко. А матросы смеются и отвечают шутками, которых лучше не слушать…

Выхожу почти на каждой пристани. Везде поражает обилие продающейся еды! Чего-чего только нет на лотках на берегу! Целые горы вареных и жареных кур, гусей, уток; вареная печенка, яйца, пироги, квас хлебный, стерлядь копченая… Мне так хочется всего накупить. Все это, конечно, можно заказать в буфете, и все подадут красиво и вкусно. Но это не интересно! А вот когда видишь все эти вещи на лотках, тут, на берегу, то все кажется особенно привлекательным.

Вечером вышла на палубу. Ждала соловьиного пения, но вместо него до меня долетели снизу, из третьего класса, звуки тягуче-грустного бабьего пения. Пел, видно, целый хор, в один голос, уныло… И вдруг слышу: щелк! щелк!.. И опять тишина… Стою. Боюсь пошевелиться… «Ну! Ну! Пой же! Пой, соловушка!» – говорю я мысленно… Пароход шел теперь под крутым берегом, где глубоко. Горы над ним покрыты цветущим душистым лесом. Незаметное течение воздуха доносит аромат черемухи, молодого березового листа и сосны… Пароход стал опять отходить от берега. Соловья больше не было слышно… Пошла спать. А наутро была уже в Казани.

Пароход подошел к пристани около девяти часов утра. Я решила оставить вещи на нем, а самой поехать в город, который находится в семи верстах от Волги. Вышла на пристань и пошла по набережной к стоянке извозчиков. Здесь меня поразила ужасающая грязь. И движение тут было удивительное, не меньше, чем на фронте. Бесконечные вереницы ломовиков, везущих ящики, тюки, мешки. Извозчики на старых клячах. Лихачи, шикарно подкатывающие к пристаням своих седоков. Грузчики, несущие на своих спинах пятипудовые мешки и ящики, задевающие прохожих и кричащие: «Эй, барыня! Поберегись! Не то задену!..» Сновавшие в толпе оборванцы предлагали свои услуги донести багаж до «номера»… Нищие протягивали руки и просили копеечку… Бесконечные ряды торговцев и торговок всякой снедью, расхваливающих во все горло и с особым припевом свои товары… «Барыня! Квасу не желаете ли?! Копейка кружка с добавкой!» И для соблазна зачерпнула ковшом квасу, подняла его высоко и медленно льет его обратно в деревянное ведро, взбивая пену. Горы копченой воблы, пудовые караваи хлеба белого, серого и черного, как земля. Долго я стояла, прежде чем смогла перейти через улицу и взять извозчика. Когда проехали бесконечную дамбу и Адмиралтейскую слободку, въехали наконец в город.

– Куда везти-то вас? – оборачиваясь ко мне, спросил извозчик.

– Вези на Вознесенскую. Хочу посмотреть университет. А потом в Рыбнорядские номера. Что они, существуют еще у вас?

– Как же, стоят! А вы, барыня, разве не здешняя будете?

– Нет. Я приехала повидаться с родными и посмотреть, как живут знакомые. Боюсь только, что никого не найду в городе.

– Ежели женщины, то, может, и дома. Если на дачу не поехали. А мужчины – поди нипочем не найдешь, кроме перестарков. А то всех угнали на войну, – говорит извозчик.

– А почему так мало народу на улицах? Тоже из-за войны?

– Да господа-то по дачам разъехались. А простой народ – кто поехал в деревню на полевые работы, а кого тоже угнали на войну. Вот спустимся на Рыбнорядскую площадь, там больше народу будет, базар.

Мы спустились на Рыбнорядскую площадь, где в старое время в утренние часы тысячи народу приходили покупать свежую рыбу, дичь и разную зелень. Все это стояло здесь целыми рядами возов.

Скучно показалось мне в городе, в котором я с мужем прожила первые счастливые годы. Друзья и знакомые разъехались кто куда. Застала только мать подруги. Живет все в той же квартире. Но вместо четырех дочерей только одна младшая, Зина, живет с ней. Остальные три вышли замуж и уехали с мужьями. Я поднялась на третий этаж. На мой звонок дверь открыла маленькая рыжевато-бурая старушка и уставилась сквозь очки на меня.

– Вам кого угодно? – спросила она.

– Надежда Евграфовна! Вы не узнаете Тину?

– Тину? Какую Тину? А!.. Да неужели это ты? Каким образом ты здесь в Казани? Где Иван Семенович?..

– Ваня на фронте. А я поехала посмотреть на родные места и повидаться со всеми. Но неудачно, оказывается, все разъехались…

– Да, да. Почти никого нет. Я вот сижу одна. Зина другой раз и ночевать домой не приходит; все у подруг. То на пикниках, то на катаньях! А мне скучно одной-то. Вера живет далеко. Письма приходят редко. Соня, хотя и близко живет, да тоже пишет редко. Муж у ней больной туберкулезом. А ты надолго приехала сюда?

– Нет! Сегодня же еду дальше, к сестре.

– Жалко! Осталась бы, погостила у меня? Может быть, и Зина придет домой. Она так тебя любит! И будет очень огорчена, когда узнает, что не увидела тебя.

Я не задерживалась; попрощалась с ней и поехала обратно на пристань. В семь часов вечера мой пароход отошел от пристани и пошел вверх на Пермь. А через двое суток я сошла там, на пристани, где меня уже ждал муж моей сестры – Ива.

– Здравствуй, Тина! А мы не поверили сначала твоему письму, что ты едешь сюда! Поверили